Алан Голд - Королева воинов

Прасутаг вдруг расхохотался.

— И кто же, жрец, поднимет это восстание? Бритты все еще сражаются с римлянами на западе и потому вынуждены жить, как дикие звери. Оружие они добывают только у тех, кого смогут убить. Но они окружены римлянами, а это — уже поражение. И ты все еще веришь, что мы, ицены, регны и бриганты, мы, живущие как никогда прежде, ринемся за тобой в это безумие?

Жрец резко встал и вскинул в сторону короля свой посох. Стража тут же обнажила мечи, но король остановил их.

— Звезды, что освещают ночное небо над Британией, — начал жрец, — предрекают бриттам великую победу, нового несокрушимого короля. Мы видели, что озера нашей земли стали красными от крови римлян. Наши леса нынче сохраняли свои летние одежды еще долго после того, как должны были сбросить листву. Овцы и козы дали здоровое потомство много позднее положенного времени. Видишь ли ты, слепец, что боги предсказывают нам великую победу? — вопросил друид.

— Мой муж, король, спросил тебя, кто поведет восставших, — холодно промолвила Боудика. — Ты не ответил. У меня тоже есть вопрос для тебя, жрец.

Почему леса, озера и животные ведут себя так в других частях страны, а мы здесь ничего не наблюдали?

— Потому, Боудика, что боги больше не улыбаются иценам. Потому что, как только вы отвернулись от них, они тоже покинули вас. А кто поведет восставших бриттов — это решать богам. Пришло время сражаться, Боудика. Мы здесь, потому что истинные мужи и жены Британии страдают в горах и трясинах земли силуров. Только бритты на востоке страны могут сейчас ходить свободно, но свобода их — сон, столь же призрачный, как утренние туманы. Вот почему нужно, чтобы вы, ваши мужи и жены, присоединились к нам в этот великий момент. Нужно, чтобы вы поднялись как истинные бритты и расправили бы свои плечи в этой последней битве против могущественного врага. Потому что, если мы не сделаем этого сегодня, Прасутаг, нас снова поглотит черная ночь Рима.

55 год н. э. Рим императора Нерона

Септима Плантия ждала так долго, что собиралась вернуться домой и сказать, что он опять не пришел. Но она уже делала это в прошлые ночи и теперь знала, что, если сегодня поступит так же, отец побьет ее снова. Поэтому, несмотря на похотливые взгляды, которые бросали на нее старые пьяницы, возвращавшиеся из таверн, на полные отвращения глаза пожилых матрон, двигавшихся на своих носилках с вечерних развлечений и наверняка полагавших, что она — просто дешевая уличная проститутка, Плантия осталась на своем месте — под масляной лампой, освещавшей улицу тусклым мерцающим светом.

Уже три ночи она ждала здесь императора, и за это время ее позвали за собой и несколько пьяных всадников, и два распутных сенатора, и горожан больше, чем она могла бы сосчитать. Каждый раз она начинала кричать, и они убирались прочь, но Плантия знала, что ее, наконец, обязательно схватят, изобьют до потери сознания, а потом умертвят в какой-нибудь аллее и выкинут, как всех других мертвецов, в Тибр.

Наказ ее отца был предельно четким. Что бы ни случилось, она должна была оставаться на своем месте и ждать появления императора. И неважно, сколько предложили бы ей богатые римляне. Она должна была ждать. Однако в прошлые три ночи она стояла до утра и возвращалась домой лишь тогда, когда начинали кричать петухи, а пекари открывали свои лавки и выставляли свежий хлеб. Потом ей говорили, что император появлялся на улице, но в другой части города и развлекал себя девочками и мальчиками или мужчинами и женщинами. По слухам, во время одного из своих путешествий по ночному Риму он не пропустил даже козы в каком-то саду, но это, возможно, было уже преувеличением.

К счастью для Плантии, ночь была теплая, а она взяла с собой хлеб, сыр и белое вино из Галлии. И так она ждала и ждала. Когда голова уже совсем отяжелела от выпитого вина, а ноги дрожали от усталости, она вдруг услышала в конце улицы шум. Это не были обычные прохожие, шедшие в одиночку или с безмолвной охраной: это была компания молодых гуляк, и они громко болтали и шутили наперебой. Ей даже показалось, что она различила высокий, женоподобно-визгливый голос, который, судя по рассказам ее отца, мог принадлежать императору. С сильно бьющимся сердцем она подумала, что должна будет сказать в случае, если это и вправду Нерон и его друзья.

Стражники-германцы освобождали компании путь. На улице, кроме нескольких пьяниц, не было уже никого, и она выглядела вполне безопасной. Германский отряд преторианской гвардии сопровождал императора каждую ночь с тех пор, как он ударил на улице по голове какого-то незнакомца, и тот, обернувшись и не узнав императора, отвесил ему хорошего тумака. Человека того распяли на высоком столбе с перекладиной, но с тех пор воспитатель Нерона Сенека приказал, чтобы стража сопровождала императора каждый раз и даже стояла у дверей посещаемых им публичных домов, не пропуская внутрь никого независимо от ранга и положения.

Эта улица показалась стражам вполне безопасной, и император сказал друзьям, что хотел бы расширить компанию. И отправился дальше. С ним были семеро мужчин и женщин — друзей, сопровождавших его от самого дворца. За ними крался еще один отряд стражи.

На улице под масляной лампой он увидел какую-то фигуру и подумал сначала, что это просто пьяная женщина в мятой тунике. Лицо она скрывала капюшоном, будто от стыда. Он заметил, что она всхлипывает и бормочет молитвы богам. Прислушавшись, Нерон приказал своим друзьям и музыкантам замолчать. Потом послушал еще и сказал:

— Как думаете, нужна ли ей помощь самого могущественного человека в мире?

Друзилла, подруга императора, сказала:

— Только самый могущественный и проницательный человек в мире, бог на земле знает об этом, Нерон. Как ты думаешь, мы, простые смертные, можем догадываться, что у тебя на уме? Твоя мудрость — выше человеческого понимания.

Нерон подошел ближе.

— Почему ты плачешь, женщина? — спросил он, подумав, что его наставник Сенека был бы сейчас им доволен. Этот философ-стоик столь много говорил ему о братстве людей, что Нерон решил попробовать применить его наставления на практике. Откинув складки ее капюшона, он увидел, что перед ним — молодая женщина, причем очень привлекательная, с вьющимися волосами, глазами цвета темного янтаря и белой кожей, похоже, очень приятной на ощупь. — Скажи мне, почему ты плачешь? Тебя кто-то обидел?

Септима сразу узнала Нерона, потому что видела его изображения на Форуме и на монетах. Отец научил ее, что надо было сказать, но теперь, от такой близости императора все слова вылетели у нее из головы. Он был гораздо более крупным, чем ей казалось раньше, и даже при тусклом свете лампы было видно, что его кожа покрыта пятнами и оспинами. Он стоял перед ней, рассматривая ее, будто животное на арене, и она чувствовала его дыхание, отдававшее гнилым мясом. Толстый, но явно слабый, он был похож на старика, хотя ему не исполнилось еще и семнадцати.