Маргарита Разенкова - Девочка по имени Зверёк

– Она может не выдержать последнего перехода. Остаться?

– Нет, – решил Учитель, – я помогу ей.

Он достал из очередной коробочки желтую горошину и дал Луури. Через минуту она уснула.

Пробуждение застало ее уже недалеко от дома. Пахло сосновой смолой. Сначала она решила, что сидит под сосной, но плавное покачивание крупа лошади напомнило ей происходящее. Позади, крепко обхватив ее за пояс, сидел Ольвин и дышал ей прямо в ухо. Она не открыла глаз: было приятно дремать и сквозь слегка приоткрытые веки следить за кружащимися сквозь густую листву бликами солнца. Ольвин наклонился к Луури ближе, она почувствовала, как он вдыхает запах ее кожи. Его короткая борода и отдающее смолой дыхание щекотали ей шею. Она подумала: «Обнюхивает, как волк своего детеныша» – и тихонько засмеялась. Ольвин отодвинулся. Усталый голос Горвинда с предостережением произнес:

– Ты рискуешь, Ольвин, разбудить в ней…

Луури воспользовалась тем, что он говорил медленно, и тут же выпалила:

– А я уже проснулась!

И не поняла, почему мужчины расхохотались.

Остаток лета Луури провела с Учителем далеко от дома. Они жили под открытым небом у моря, а потом – в землянке, когда ночи стали совсем холодные. С утра он учил ее, а потом отпускал отдохнуть либо выполнить очередное задание. В числе последних было – найти из нескольких сосен, окружающих землянку, те, которым он оставил «послание» для Луури, и понять, что именно он сообщал ей. Она медленно обходила сосну за сосной, то трогая их руками, то прислоняясь спиной к стволу, и нашла одну, которая «сообщила» ей послание Учителя: «немедленно вернись». Она побежала к нему и рассказала об этом. Горвинд немногословно похвалил и отпустил погулять, а сам отправился к реке.

Когда она пришла к нему на берег, то обнаружила там и Ольвина, который что-то мастерил из большой ветки, строгая ее ножом. Рядом с ним лежала новая меховая курточка для Луури: зима была близка, и он принес ей теплую одежду. Завидев ее, Ольвин встал. Они не виделись очень давно, и Луури очень соскучилась, поэтому сразу бросилась к нему с радостным криком и повисла, обхватив его руками за шею, как в детстве. А Ольвин вздрогнул и замер на глубоком вдохе, крепко прижимая ее к себе… Когда раздался властный ледяной возглас Учителя: «Ольвин!», подействовавший на последнего, как удар бича, она не успела понять, что произошло: Ольвин резко оттолкнул ее от себя и зашагал прочь, не говоря ни слова, лишь яростно сбивая веткой листья с кустов направо и налево. Луури чуть не упала от неожиданности, было обидно, и подступали слезы. Она сглатывала их, чтобы не показаться слабой, потом спросила Учителя:

– Почему он сердится на меня?

– На тебя он не сердится.

– Значит, на тебя?

Это пугало еще больше: если они поссорятся, как жить Луури?

– Нет, на меня он тоже не сердится.

Она совсем запуталась, но спрашивать больше не решалась: третий вопрос об одном и том же не одобрялся. Учитель добавил:

– Он сердится на самого себя. Возможно, ты поймешь это позже.

Яснее не стало, но прозвучавшая фраза («Поймешь позже») успокоила своей привычностью.

Как-то раз ночью Луури проснулась от собственного крика. Еще не до конца очнувшись, на четвереньках выбралась из землянки. Кошмар будто протянул невидимые нити, опутал и даже наяву не отпускал сознание. Она никак не могла стряхнуть с себя наваждение и продолжала, стоя на четвереньках, рыдать и мотать головой:

– Нет! Нет! Нет!

Следом за ней вышел Учитель:

– Что с тобой?

– Ничего! Нет! Я не стану это рассказывать! – Она уже почти кричала.

Он встряхнул ее за плечи и, подняв с четверенек, усадил перед собой:

– Немедленно говори!

Срывающимся от рыданий голосом она выдавила из себя:

– Я видела… Знаешь, так ясно… Где-то не здесь и все не так, как у нас; в доме большие окна и постель такая высокая, из железа, и на ней все белое, а там… Этого же не может быть!

Она проглотила спазм, перехвативший дыхание. Горвинд ждал.

– А там – я. Уже взрослая… другая… и мужчина рядом со мной, он целует и… близко-близко… А у него твои глаза!

Последнее она выдохнула уже на крике ужаса и боли. Видимо, от шока у нее начались спазмы в желудке и открылась рвота. Горвинд помог ей справиться, а потом, гладя по голове, стал что-то тихо и монотонно приговаривать на незнакомом языке. Кошмар стал отпускать, навалились сонливость и безразличие. Обращаясь к самому себе, Учитель задумчиво и печально произнес:

– Что ж, видимо, когда-то предстоит пережить и это.

Полученное потрясение не прошло для Луури бесследно: она тяжело заболела. Учителю пришлось перевезти ее в дом. В полубреду она замечала лишь немногое из того, что происходило: мягкий ход лошади по песку и траве… Учитель идет рядом и ведет лошадь… Свесившись поперек крупа, она, не в силах как следует удержаться, все сползает вниз… Или это качает корабль, и он опускается вниз на волне?.. Она сваливается с лошади, и Учитель подхватывает ее и возвращает обратно… Она проваливается в забытье и… снова сползает на землю… надо взмахнуть крыльями и подняться вверх… Что-то поднимает ее – облака? Нет, это снова руки Учителя… Наконец он сам садится на лошадь и теперь держит ее крепко – можно совсем-совсем расслабиться. Становится легко. Чувство защищенности и покоя позволяют глубоко уснуть…

Она пришла в себя уже у дома, когда Ольвин на руках внес ее и бережно опустил на постель. Подошла Рангула, осмотрела Луури и с упреком сообщила Горвинду:

– Да у нее горячка! Ты уморишь ее!

– Крепкая девочка. Будет жить. Выходи ее.

Ольвин дал Луури воды, ее подбородок дрожал, и вода стекла по щеке на шею.

– Позаботься о ней, – сказал Учитель Ольвину, – мне надо идти.

Ольвин вытер капли и кивнул.

– Куда ты пойдешь? – забеспокоилась Рангула. – Темно, непогода!

– Я договорился, меня будут ждать.

Луури вдруг испугалась:

– Не бросай меня!

Учитель подошел и присел на край ее постели:

– Я не бросаю тебя, девочка. Меня не будет несколько дней, потом я вернусь, и ты поможешь мне подготовиться к зиме. Обещай мне поправиться!

Он говорил что-то еще, положив руку на ее горячий лоб, но она уже не слышала: его убаюкивающие слова и голос успокоили, и Луури глубоко уснула или впала в забытье, а когда очнулась, Учителя уже не было. В очаге ровно горел огонь, Рангула что-то варила, помешивая в горшочке, Ольвин чинил сеть. Жар и боль в голове мешали Луури пошевелиться, она с трудом могла открыть глаза, но ясно слышала, как Рангула переговаривается с братом:

– Она сильно изменилась за это лето: выросла и повзрослела. Что ты думаешь об этом?

Ольвин ничего не ответил, и она продолжила: