Валерий Язвицкий - Иван III - государь всея Руси (Книги первая, вторая, третья)

— Увидит, бог даст, все увидит, — тихо ответил Василий Васильевич.

Из храма, взяв под руку великого князя, повел его к выходу сам архиепископ Иона через западные Сигтунские врата.

Эти врата, из сорока трех бронзовых пластин с литыми изображениями событий святого писания, были не менее изумительны, чем Золотые у южной паперти. Были они взяты новгородцами из разрушенной ими шведской крепости Сигтуны в тысяча сто восемьдесят седьмом году.

Слушая эти объяснения владыки, воевода Басёнок шепнул Юрию:

— Ныне ж зажирели они для ратей-то.

— А сей часец, государь, — громко заговорил архиепископ, — молю тя и всех, кто с тобой, вкусить трапезы нашей в Престольной палате.

Выйдя на паперть через западные врата и увидев на площади бояр в богатых одеждах, многих вящих людей новгородских и человек пятьдесят латников в полном вооружении, Юрий и Басёнок невольно переглянулись.

Заметив это, дьяк Беда молвил им вполголоса:

— Сии воины — почетная стража из владычного полка, а мужи сии в драгих шубах с золотом и в златых поясах с самоцветами — сама господа новгородская: бояре Борецкие, Селезневы, Арзубьевы и прочие.

Дьяк пригнулся к уху Юрия и добавил шепотом:

— Волки все в овечьих шкурах…

После торжественного обеда у архиепископа Василий Васильевич, разместившись в покоях Никитских каменных хором, наиболее удобных, по мнению Басёнка и дьяков, позвал всех близких к себе в опочивальню думу думать. Встревожен был великий князь. На трапезе в Престольной палате много слышал он ласкательств разных, но ухо его, как у всех слепцов, к голосу человеческому чуткое, за льстивыми словами многое такое услышало, что ухо зрячего не всегда услышит.

— Голоса-то у них, — молвил он собравшимся, — больно неверные. В словах правда и верность, а в голосах-то лжа и воровство чуются. Как у нас, Юрий, со стражей? И как ты, Федор Василич, о сем мыслишь?

— Яз, государь, с нашей стражей и конниками от полка Федор Василича с тобой буду. В хоромах для всех своих воев добрые места нашел. Можем хошь в осаде сидеть, хошь напролом идти.

— Яз же, государь, — добавил воевода Басёнок, — с полком своим внизу Великого терема в разных местах стал, а с полсотни в черной избе поставил, что меж сих хором и теремом посередке стоит. Опричь того, тайну стражу, где надобно, выставил скрытно от глаз. Ни к тобе, государь, ни ко мне мышь без моего ведома не пройдет.

— К Ивану бы весточку, — сказал Василий Васильевич.

— Яз послал, государь, гонцов с вестями к Ивану, — быстро молвил Юрий, — о всем, что от дьяков наших ведаю…

— Яз, — продолжал Басёнок, — наказал всем дозорам нашим, которые по дороге мы оставляли, дабы они один за другим к Новугороду спешили, к местам, им указанным.

Василий Васильевич ободрился.

— Главное то, чтоб Иван все вовремя ведал, — сказал он уж спокойнее и, обратясь к дьяку Бородатому, спросил: — Жду от тобя, Степан Тимофеич, что ты о здешних деяниях скажешь?

— Воровство замышляет господа, — медленно и степенно ответил дьяк. — Давно за сим гляжу, княже мой. Прав молодой государь-то Иван Васильевич, сказывал мне князь Юрий, как он провидит, что за новгородской спиной круль польский и папа рымский стоят. Некуда ныне, государь, господе податься, опричь как к королю польскому. Все людие житии и молодшие, все против господы. Нет в Новомгороде миру совсем — бой идет повсеместно меж меньших и больших, черных людей с боярами и житьими людьми, а у всех них вместе — против господы…

Дьяк задумался и смолк, хотел общий смысл всего высказать, да трудно ему это было, и, махнув рукой, воскликнул:

— Одно мне ведомо: ненавидит господа Москву, и боится пуще огня, и со злобы своей может содеять многое и против разума…

— Ништо, ништо! — воскликнул воевода Басёнок. — Будем на страже денно и нощно!..

Василий Васильевич молчал, но Степан Тимофеевич, не боясь гнева его, спросил:

— Пошто, государь, приехал сюды миром, токмо со стражей, без войска?

Яз бы по зову твоему, не медля, в Москву пригнал и все тобе поведал…

Великий князь сдвинул брови.

— Пошто? — молвил он. — Зрети яз не могу, но все слышу и разумею.

Ступайте, яз отдохну с пути. Будут же вести от Ивана, побудите мя сей же час…

Услышав, что все подымаются с мест своих, Василий Васильевич неожиданно ласково добавил:

— Ты, Степан Тимофеич, в тех концах трудись, где есть у тобя, как ранее ты сказывал, мужики твердые и разумные. Вызнай у них все и замолви, что сам знаешь, не мне тобя учить…

— Государь, — горячо откликнулся Бородатый, — есть у меня вельми верные мужики: среди черных людей, почитай, во всех концах новгородских, а из житьих некои, что и к господе вхожи. Покоен будь.

На другой день радостно стало в княжих покоях: с утра еще вести пришли от Ивана о посылке многих конных полков к Новгороду. Успокоился совсем великий князь и весело шутил за обедом с сыновьями и воеводой своим Федором Васильевичем.

— Ныне у нас будет столь войска, — смеясь, отвечал отцу Юрий, — что не токмо против Новагорода хватит, а еще и немцев поганых за их ругание наказать сможем…

— Токмо все сие нужно так справить, — молвил Василий Васильевич, — дабы никто не ведал. А ежели кто и проведает, сказывать, что на немцев идем, Пскову на помощь. Ведомо всем, что у псковичей от самого начала зимы распри и рати идут с немцами…

— Истинно, государь, — согласился воевода, — но яз мыслю, что несть беды великой, ежели новгородцы и о войске сведают. Смирней будут они, собаки! Хвостом почнут вилять…

Вдруг смолкли все и насторожились: за рекой часто и тревожно загудел колокол, словно забили набат при пожаре.

— В вечевой звонят! — крикнул Василий Васильевич. Вскочили из-за стола Юрий и воевода Басёнок.

— Государь, — сказал Юрий, — мы с Федор Василичем к воям своим поспешим. Ты же спокоен будь, все нарядим, как решено было…

— Вестников скорей, сынок, вестников…

— Вестников, государь, — вмешался Басёнок, — сей же часец пошлю встречать полкам московским, а своих всех дозорных, которые близ Новгорода, сюда перегоню…

Воеводы ушли, а великий князь с сыном Андреем продолжали трапезу молча, слушая, как громче все и чаще звонит и звонит вечевой колокол.

Когда же совсем уж пообедали и перестал гудеть тревожный колокол, двор Владычный заполнился вдруг шумом и криком толпы.

— Эх, наказал меня господь! — воскликнул великий князь и, обратясь к сыну, горестно добавил: — Ежели бы зрети мне, как ранее, сел бы яз сам на коня и саблей бился бы с ворогом! Зло раньше бился яз с татарами! Ныне ж, яко пленник, сижу и жду, что без меня надо мной содеют…

Шумней и шумней на Владычном дворе. Время же тянется — будто не часы проходят, а целые месяцы. Истомился Василий Васильевич от неизвестности.