Валерий Язвицкий - Иван III - государь всея Руси (Книги первая, вторая, третья)

— Так же, как и яз, — глухо ответил Иван Васильевич, — спешить некуда, вызнать все надобно…

— Истинно, сыночек, истинно, — одобрительно кивая, заговорила княгиня. — Жена-то не сапог, с ноги не скинешь. Жениться ведь недолго, да жить-то ведь долго, а то и весь век…

Иван Васильевич стиснул зубы, но, притворно позевнув, продолжал ровно и спокойно:

— Митрополит Филипп баит, может, папа-то рымской опять нас к унии понуждать будет? А может, царевна-то сама унию приняла в Рыме? Может, она, став княгиней московской, латыньство сеять будет среди православных?..

Великий князь замолк вдруг, поймав подозрительный, тревожный и недоброжелательный взгляд Ванюшеньки… «Разумеет, что ему мачеху берут», — подумал он, но вслух продолжал тем же ровным голосом:

— Митрополит хочет Юрия Грека повыпытать. К собе позовет на беседу и трапезу, а у него есть некий книжник, именем Никита Попович, зело хитер он во святом писании и разумеет по-грецки. Сей Никита будет вызнавать все про Виссариона и папу. Митрополит баит: «Пусть поживет Юрий Грек на Москве подоле…»

Иван Васильевич немного подумал и, обратясь к матери, спросил:

— Поманить, может, сего Грека к собе на службу, вотчину пожаловать?

— А пошто не поманить? — ответила старая княгиня. — Отец твой вотчины давал и татарам, ежели польза от сего была. Грек же Юрий не татарской веры, а единой с нами, христианской.

Иван Васильевич вопросительно взглянул на дьяка Курицына.

— И яз так мыслю, государь, — быстро ответил дьяк. — Надобен нам такой человек на службе, а слугой он, мыслю, будет верней Ивана Фрязина, денежника, а как за сие награждать, ты сам, государь, лучше меня разумеешь…

— Подумаем еще о сих делах вместе со всей родней нашей, с митрополитом и боярами. Ласкать же сего Юрья надобно: от него много вызнать можно о Рыме, о папе, и о Виссарионе, и о прочем, Ивану-денежнику мало яз верю: сей за деньги на всякое воровство пойдет. Токмо и такой нам нужен. Митрополит сказывал мне, что Фрязины все такие же, все на един лад.

Яз и мыслю, денежник наш будет под стать рымлянам, но у нас ему прибыльней. У него тут и хоромы, и деревенька есть, и жена, и дети, и жалованье немалое, а там, чай, он и не надобен, без него хватит…

Иван Васильевич оборвал свою речь и спросил Курицына:

— Ну а ты что скажешь, Федор Василич, о сем?

— Вызнал яз, государь, что все сии фрязины, — заговорил Курицын, — родня нашему Ивану-денежнику и все они венецианцы, как и наш денежник.

Бают они, что и папа Павел Второй из одного с ними государства, из знаменитого рода венецианских купцов Барбо. Хвастались, что их и родню их папа знает и верит им. Мыслю, они и ране ссылались меж собой.

— За сим гляди, Федор Василич, — перебил дьяка великий князь, — людей для сего верных найди.

— Есть такие, государь, — продолжал Курицын. — После разорения турками Крыма многие фряжские купцы, как тобе ведомо, на Москву приехали.

Все они хотят прибытка друг перед другом, а наибольшая вражда и ревность у них меж венецианцами и генуэзцами. Вот яз и найду меж генуэзцев нужных нам людей…

— Льготы некие дадим им, — снова перебил дьяка великий князь. — Разумею замыслы твои. Твори, как мыслишь, а к совету нашему собери все, что сможешь. Ныне же о папе скажи, какие подарки ему надобны, на что у него задор?

— На все, государь, — усмехнувшись, молвил дьяк. — Фрязины прямо так и говорят: «Все любит, что цену добрую имеет, а наиболе всего самоцветные каменья, сребро и злато…»

Все засмеялись, а Марья Ярославна молвила:

— У него, у папы-то, губа не дура, а язык не лопата…

— И о Цареграде баяли? — улыбаясь, спросил Иван Васильевич. — И о турках? Что деять-то хотят?

— Просто у них все, государь, — шутливо ответил Курицын. — Фрязины хвастают так: «Оженим, мол, московского государя на грецкой царевне, а она его и заставит на турок идти…»

Великий государь насмешливо улыбнулся, хотел было сказать грубую колкость о «ночной кукушке», но удержался, встретившись с тревожным и враждебным взглядом сына.

«О мачехе мыслит», — опять подумал он, и ему стало досадно и горько.

Быстро встав из-за стола, он перекрестился и поклонился матери.

— Прости, матушка, — молвил он, — днесь зело притомился яз. Пойду к собе…

С казанской войны приходили разные вести. Московские полки били казанцев, но и татары местами христиан били, а земли друг друга опустошали взаимно.

— Так не может быть доле, — говорил Иван Васильевич. — Губим зря православных. Надо обмыслить все и так ударить, дабы сразу пришибить Ибрагима…

Великий князь торопился покончить дела с посольством папы и уже обдумывал новый, дополнительный поход на Казань. Он спешно вызвал из-под Казани к себе брата князя Юрия Васильевича на думу о войне, а заодно и на семейный совет, который назначен был им на десятое марта, в субботу на второй неделе великого поста.

Князь Юрий прибыл вовремя. Он сам спешил к брату, ибо многим недоволен был в ведении войны с татарами. Пуще всего не по нраву были ему разнобой и случайность действий воевод, не было в войске единого воинского управления. Братья часами беседовали с глазу на глаз, а Юрий даже чертил на бумаге, как и где ратные силы размещать…

Семейный совет отвлек их от военных совещаний. Утром десятого марта, после завтрака, собрались в трапезной государыни Марьи Ярославны сыновья ее с государем во главе, князья Патрикеевы, князья Ряполовские, бояре Плещеевы и другие представители от знатных родов. Ждали митрополита, и когда тот подъехал к красному крыльцу княжих хором, его встретил там князь Юрий Васильевич с боярами, а при входе в переднюю — сам государь и старая государыня.

Пройдя в трапезную Марьи Ярославны и прослушав краткую молитву, произнесенную митрополитом, государь и государыня сели за стол в красном углу, возле митрополита, а все прочие по старшинству сели вокруг них.

Длинный стол накрыт был шитой белой скатертью, а на нем по случаю поста великого стояли сулеи только с медом пресным и жбаны с квасом житным без хмеля, а меж них на блюдах лежали ломти хлеба ситного, репа пареная, грузди соленые, капуста квашеная, яблоки моченые с брусникой и прочая зеляньица из разных овощей.

Владыка, прочитав молитву, благословил трапезу, и, когда все закусили и стали пить квас и мед, великий князь молвил:

— Отче, государыня, и братья мои, и все князи, и бояре мои! Яз молю вас думу со мной подумать о грамоте кардинала рымского Виссариона. Оный, как всем уже ведомо, за меня царевну грецкую сватает, родную племянницу последнего царя грецкого Костянтина. Надобно ныне ответ дать и Виссариону и папе римскому, ибо без воли папы не может в сих делах один кардинал решать…

Иван Васильевич помолчал и вопросил митрополита Филиппа: