Валерий Язвицкий - Иван III - государь всея Руси (Книги первая, вторая, третья)

— Отче и учителю мой! Первое слово твое, ибо дело тут не токмо в пользе государства Московского, а и в пользе и вреде для веры православной…

Владыка Филипп, подумав малое время, заговорил ясно и отчетливо:

— Государь мой и сыне духовный! Аз, грешный, мыслю, сам господь посылает тобе столь знаменитую невесту, отрасль царственного древа, которого сень покоила некогда все христианство православное, когда оно неразделимо еще было папскими ересями с Рымом. Сей благословенный союз с племянницей царя Константина будет подобен союзу святого Володимера киевского с грецкой царевной Анной…

Митрополит поднялся со скамьи и, перекрестившись широким крестом, торжественно провозгласил:

— Ниспосли, господи, сему делу успех, да будет Москва новым Константиноградом, сиречь Третьим Рымом, дабы оплотом стать всему христианству православному…

Старая государыня прослезилась и молвила громко, крестясь:

— Дай, господи, дай сие народу моему православному…

Говорили потом князья Патрикеевы, и князья Ряполовские, и брат государя, князь Юрий Васильевич, и Плещеевы, и прочие бояре. И говорили все в согласии с митрополитом, добавляя только об осторожности, не попасть чтобы в сети латынян. Говорили о согласии всех удельных князей и бояр, дабы в содружестве крепком общими силами скинуть иго татарское…

Когда все сказали, что думали, великий князь только поблагодарил присутствовавших за советы, но своих мнений не высказал.

Отпуская же всех, добавил:

— Руководствуясь наставлениями вашими, так все содею, дабы не впасть в сети латыньства, а добыть для Москвы токмо выгоды…

Иван Васильевич встал и поклонился всем.

Марта двадцатого, после приема у великого князя в присутствии всего двора его, послы кардинала отбыли в Рим с грамотой о согласии государя на брак с царевной и с его подарками. С ними, по поручению государя московского, поехал Иван-денежник, которому приказано было повидать царевну и лик ее, на кипарисовой доске писанный, привезти…

С этого же дня Иван Васильевич, вызвав к себе воеводу Беззубцева, Константина Александровича, с ним и братом своим, князем Юрием, весь пост обдумывал поход на Казань, а воевода чертил на бумаге и отмечал, что надобно. К концу же марта был уже беспримерный поход на судах по всем рекам, ведущим к столице Казанского царства. Наибольшим воеводой назначен был Константин Александрович Беззубцев. Ему приказано было к Фоминой неделе, что приходилась в этот год в первые числа мая, заготовить ладьи и прочие суда для похода. Но и после этого не прекращались обсуждения и военные совещания у великого князя…

Все же, когда зазвонили, загудели кремлевские колокола в светлое воскресение, не смог пересилить себя Иван Васильевич: с радостью и болью душевной встретил он у себя в покоях Дарьюшку. Никогда он так не любил ее, как теперь, чуя скорую разлуку с ней навсегда. Все горести и все дела свои забыл он, когда снова, как дитя малое, носил ее на руках, целуя и в уста и в очи… В ласках и нежностях уходила короткая весенняя ночь, и ранняя заря молочно-розовым светом стала уж по небу разливаться, когда Иван Васильевич, взглянув в лицо Дарьюшки, увидел — затосковали глаза ее…

— Ты что, Дарьюшка?

Улыбнулась она, но не вышла улыбка.

— Так, Иване, — молвила она тихо. — Не хочу я ни о чем мыслить. Дума у меня одна — еще часец малый, а с тобой побыть, Иванушка. Что мне ныне горевать-то, хватит вборзе мне горюшка до гробовой доски…

И видит Иван Васильевич, опять веселеет она. Ласкает его, и глаза сияют снова, и шепчет ему:

— Ведаю, токмо за малое время счастья моего не едину, а две жизни отдам, Иване мой…

Он тоже шепчет, сжимая ее в объятиях:

— Доколе возможно, радость моя, не отойду от тобя, души моей неувядаемый цвет…

В конце Фоминой недели по указу государя выступил из Москвы воевода Беззубцев в поход на татар. Хотел он поспеть в казанские земли ко времени, не пропустить половодья на мелких речках, по которым надобно плыть до Оки и Волги. Под началом его шел на рать не только весь двор великокняжий с детьми боярскими ото всех городов и уделов, но и сурожане и суконники с Москвы, и московские купцы вместе с черными людьми всякого рукомесла и занятия. Воеводой у москвичей был князь Петр Васильевич Оболенский-Нагой.

Другие же подначальные Беззубцеву воеводы с полками своими в те же дни тронулись из разных городов к месту соединения с главным воеводой, к Новгороду — Нижнему, старому.

Полки садились на суда в Москве, Коломне, Владимире, Суздале, Муроме, Димитрове, Можайске, Угличе, Ростове, Ярославле, Костроме и в иных местах.

Насады, лодки и другие суда с воинами и снаряжением воинским со всех сторон стремились к Оке и Волге и плыли потом по этим знаменитым рекам до их слияния у Нижнего Новгорода. Всполошил поход такой на пути своем все деревни и села, и быстрые вести о нем, одна за другой, непрерывно приходили в Москву отовсюду, сообщая с волнением и тревогой о грозном и небывалом судовом ополчении.

Государь и князь Юрий Васильевич внимали всем слухам народным и радовались.

— Ныне, государь, — говорил князь Юрий старшему брату, — вся чудь белоглазая, мещера и прочие язычники почуют силу руки московской, под которой живут!..

— Истинно так, — соглашался Иван Васильевич, — но, мыслю, не токмо страхом надо нам силу свою крепить, а и по-иному…

Он помолчал и, обратясь к вошедшему дьяку Курицыну, неожиданно спросил:

— Помнишь, Федор Василич, о реке-то что мы баили? Куда от нее и на какие мельницы воду отводить, дабы она впустую али во вред нам не работала? Сиречь на кого надо опираться нам, на ком нам силу свою государеву крепить?

— Помню, государь, — ответил дьяк.

— Ныне яз покоен, — продолжал с усмешкой Иван Васильевич. — Опора нам во всем дети боярские, дворяне, помещики малые. У сих сироты перво-наперво — вои государевой службы, а не токмо пашенные кони, как у иных. Сами же дети боярские и подобные им — слуги нам верные, ибо будем мы сильны и богаты, и они с нами сильны и богаты станут. Бояре же и князи добре ведают: чем государи сильней и богаче, тем они, бояре и князи, слабей да бедней, а посему — они идут против нас. Они, как и новгородская господа, мыслят о том, дабы изделать из нас угодников и слуг своих…

— Ну, государь, — возразил Курицын, — сил у них нет таких, как у господы новгородской…

Иван Васильевич рассмеялся.

— Ведаю, что сил-то у них нет, — произнес он резко, — но ведаю, Федор Василич, что в кажном из них сидит или Шемяка, до власти охочий, или вотчинник, жаднущий до земли, до холопов и до денег…

Иван Васильевич сжал кулаки и положил их на стол.

— Яз же, — воскликнул он, сверкнув глазами, — так их зажму, что и дохнуть не смогут! Всякие льготы и опричнины боярским детям дам, из крепких сирот и холопов дворян изделаю. Мелкие-то у меня крупных съедят…