Валерий Язвицкий - Иван III - государь всея Руси (Книги первая, вторая, третья)

— Повелите вести нас прямо к древнему собору Успенскому, — и продолжал, опять обращаясь к княжичам: — Поклонимся там святым мощам Леонтия…

Звоном всех церквей встречал Ростов Великий владыку Иону, нареченного митрополита московского и всея Руси. В древнем же Успенском соборе владыку и княжичей принимали с тремя настроями колокольными: когда подъезжали, звонили громким, могучим «ионинским» звоном, когда во храм вошли — тихим и радостным «акимовским», а когда выходили — торжественным «егорьевским»…

Иван словно другим стал в Ростове — повеселел и забыл о всех горестях. В соборе ни его, ни Юрия ничто особенно не трогало, но было там хорошо, как дома, а у мощей чудотворцев, как всегда, и приятно и боязно, будто от страшной сказки. Заметил Иван на белокаменных стенах собора дивную роспись, но все же не такую радостную и светлую, как у Троицкого собора Сергиевой обители, где инок Рублев писал.

Пол в храме Успения устлан весь каменными плитами, а двери везде железные, кованые, и на них по два лица звериных, из железа же кованных, а в зубах у зверей кольца большие железные, чтобы, берясь за них, те двери легко отворять было можно. Кровля собора вся из свинцовых досок, только кресты золоченые.

Из собора после молебствия о благополучном прибытии, о здравии великого князя Василия Васильевича и семейства его поехали все обедать и отдыхать в покой архиепископа Ефрема, владыки ростовского.

Княжичи в хоромах у владыки Ефрема обедали отдельно от взрослых с дядьками своими. Святитель же Иона вел тайную беседу с архиепископом и другими духовными за отдельной трапезой. После обеда Иона зашел к княжичам на краткое время с молодым диаконом Алексием и, благословляя княжичей, сказал:

— Отвезут вас, дети мои, тайно в Авраамиев монастырь, поживите там.

Потом сам к вам приеду и повезу вас к родителям в Углич. Тут же, дабы в тоску вам не впасть, возвеселит вам сердце старец Агапий многими старинами, притчами и баснями. В монастыре живите скрытно, дабы не опознали в вас княжичей: так для пользы вашей надобно. Когда же в град или посад захотите, то выходите токмо с благословения игумна. Он же к вам, опричь дядек, слуг своих даст, а слуги те водителями вам будут…

Совсем уж дряхл старец Агапий, но памятлив, мыслями светел, сладкоречив и душой радостен. Давным-давно за сто лет считает ему братия, а он все еще ходит с посошком по монастырскому двору, хотя не спешно, но твердо, и долгие службы церковные с легкостью выстаивает.

Голос у старца мягкий, ласковый, западающий в сердце — век бы его слушал. Глаза его серые, с солнечной искрой, всегда словно посмеиваются, под седыми лохматыми бровями смотрят то мудро и чуть печально, то по-детски радостно.

Каждый день ходят к нему княжичи с Илейкой и Васюком слушать сказки, басни забавные, бывальщины разные да старины грозные и страшные. Страшней же всех сказов о стародавних временах сказ был о боге Велесе, [75] В е л е с — один из богов древних славян-язычников, олицетворяет производящие силы природы и считается покровителем домашнего скота. о жреце его Радуге и о девке слепой.

— Соколики милаи, — начал свой сказ старец, сидя с княжичами на лавочке под цветущей вишенкой, что у самых дверей его келейки, — слушайте, милаи. Туточка вот, в самом граде Ростове, старики мне, еще отроку, баили, дуб стоял. Велик дуб был, один за семь дубов сошел бы, а рядом с ним — капище. [76] К а п и щ е — языческий храм. Туточко есть две деревни: одна — «Поклоны», и в ней такой же дуб рос, а дубам тем поклонялись и дары приносили; другая деревня — «Анделово», а ране того там «Велесово дворище» было. На дворище ж том еще Володимерь, великой князь киевский, повелел воздвигнуть бога Велеса, из многих дубов резанного, с позлащенной главой. Идол сей вдвое выше был капища. Когда же солнце ввечеру садилось, глава Белеса позлащенная как в огне горела, и видно было ее из града Ростовского…

— Как же могло так быть? — заговорил вдруг Илейка. — Как же мог Володимерь святой идолов ставить? Запамятовал ты, отче…

— Ан не запамятовал! Володимерь-то тогда во язычестве еще был, свету христианского не узрил…

Илейка что-то еще сказать хотел, да княжичи оба руками на него замахали, а старец Агапий продолжал:

— И князь ростовский во язычестве был, и вот что от бога бесовского случилось в Ростове. Нача вдруг озеро выть, и так выло, что и в ночи не давало людям спати две седьмицы. Как ночь, так и почнет шумети: вначале как бы шестеро абы семеро молотят на нем, а после протяжно так застучит, застучит и голосно завоет. До самого до света воет, а над капищем Велеса звезда хвостатая стоит, и оттого страху еще более. За сим извергло озеро рыбину, большенную, аки кит, который пророка Иону поглотил, и была та рыбина мертвой. Полтора сорока народу, опутав ее веревкой, приволокли на княжой двор. Потом целую седьмицу старец совсем нагой посередине озера каждый день на ладье ездил, а ночью в глубь водную с ладьей уходил до утра…

Старец Агапий замолчал вдруг, словно увидел сам что-то страшное и непонятное. Дрожь пробежала по спине княжича Ивана, а Юрий, Илейка и Васюк замерли.

— Остров потом показался на озере, — заговорил вполголоса старец, — а на острове-то терем, а в терему девка слепая. Из терему днем она выходит, садится на косматого льва и по острову ездит, а от сего тишина кругом тихая, листочек — и тот не прошумит, ветерок — и тот дохнуть не смеет.

Люди же на все глядят, словно каменные, шевельнуться не могут от страху, — шепотом закончил отец Агапий и вдруг вскрикнул так, что испугались все. — Тут как загремит враз, загрохочет в небе, и стрела громовая, огненная, прямо в капище Велесово угодила! — продолжал старец громко и взволнованно. — Запылало, занялось все капище, а из него идол Велеса, самоцветами многими украшенный, сам, как живой, вышел, идет на восток вдоль берега озера, а вода пред ним, как в котле кипит, и рыба в нем варится, а волной ее вверх выкидывает, а по берегу-то все жилье человечье горит в пламени: и хоромы, и хлевы, и закуты, и все, что от дерева изделано. Все горит, скот ревом ревет, а люди всё еще шевельнуться не могут.

Смолк старец Агапий, словно засмотрелся на страшное зрелище, молчали испуганно княжичи и дядьки их.

— Жрец-то Велесов, Радуга, — тихо добавил старец, — пал тут пред идолом и молит его: «Нейди дальше!» Белес же исполнися гнева и опали жрецу все власы, и вдруг глава у Радуги стала песьей…

Смолк опять старец, только губы сухие его меж усов и бороды шевелятся, шепчут что-то неслышно, а сам он глядит куда-то в даль неведомую. Боязней оттого Ивану и непонятно все…

— Сильны беси-то были, — задумчиво сказал Васюк и перекрестился. — Слава богу, от святого креста да от ладана совсем ослабли, а от молитвы во прах расточаются. Все же силен еще бес-то: и горы качает, а людьми, что вениками, трясет.