Хаим Зильберман - ВОССТАНИЕ В ПОДЗЕМЕЛЬЕ

– Смотри-ка, что же ты раньше-то не сказал?! – сразу перешел на «ты» Петро, обнимая паренька.

В ту самую минуту, когда в руках его оказалась бумажка с номером полевой почты Юрка, Петро Хоменко понял, что, как ни трудно ему придётся, он должен быть там, где находится его сын, должен делать то, что делает Юрко.

Он вернулся в казарму и встал в очередь к капитану, который принимал ополченцев. Наконец дверь перед ним открылась. Когда капитан поднял на него вопросительный взгляд, Петро сказал коротко, решительным тоном:

– Мой сын в Красной Армии – значит, и я должен быть там. Мы с Винничины, а там гитлеровцы… – Он хотел сказать ещё что-то, но капитан прервал его:

– Сейчас в армии очень трудно! Вы ведь знаете, что делается на фронте. Вам в вашем возрасте это может оказаться не по силам.

– А моему сыну?.. – просто спросил Петро.

– Ваш сын молод… – начал было капитан, но Петро нетерпеливо махнул рукой. Ему вдруг стало горько. Он почувствовал себя беспомощным, одиноким и никому не нужным.

– Какая у вас профессия? – сочувственно спросил его капитан.

– Какая может быть моя профессия? – с горечью отозвался Петро. – Крестьянин я, колхозник…

Он стоял молча и ждал решения. Капитан сидел, понурив голову, и о чём-то раздумывал. Петро Хоменко начал тихо, словно вспоминая:

– Могу за лошадьми ходить! Знаю немного кузнечное дело… Поваром работал…

– Вот это другое дело! – обрадовался капитан. – Теперь нам есть о чём разговаривать! Так говорите – повар?..

Он быстро написал записку и передал её Хоменко.

– Пройдите в казарму номер один, там сейчас работает медицинская комиссия. Думаю, – капитан внимательно взглянул на него, – думаю, что всё будет в порядке!

Петро схватил записку, выскочил из тесного кабинета и пустился бегом в казарму номер один. Так Петро Хоменко стал солдатом.

Каждую ночь, часа в три, у большой землянки, в которой помещается склад, собираются повара и их помощники. Приходят сюда и старшины, заглядывает кое-кто из батальонных писарей. К тому времени строёвки уже готовы, и ПФС начинает выдачу продуктов на следующий день.

В ожидании продуктов повара собираются группами, курят, перебрасываются шутками, рассказывают новости.

Старшина Ломакин пререкается с сержантом из ПФС, требуя какой-то старый долг, несколько килограммов крупы. Он долго ощупывает мёрзлые куски мяса, затем, мигнув дяде Пете, отводит его в сторону и шепчет на ухо:

– Ты это мясо не бери, понял? Подожди! Скоро должны подвезти другое, баранину…

Дядя Петя понимающе кивает и решительно отходит в сторону. Он садится на свои мешки и принимается за новую самокрутку.

Начальник ПФС, старший лейтенант Смирной, худощавый, очень высокий человек с белым помятым лицом и ввалившимися от бессонницы глазами, стоит в центре самой большой группы и рассказывает, как немцы обстреляли из миномета одного ротного повара: этот умник вздумал готовить галушки к супу и, чтобы лучше было видно, разжег здоровенный костёр. Ну и получил припарку!

– А всё-таки солдат любит галушки! – вставляет своё слово дядя Петя под дружный смех собравшихся.

– А всё-таки надо следить за костром и не забывать, что ты находишься на фронте! – в тон ему отвечает старший лейтенант.

– По-моему, все эти галушки ни к чему, – замечает кто-то. – Много возни с ними. Для солдата самая лучшая пища – гречневая каша. Почему мы, товарищ старший лейтенант, получаем так мало гречки?

– Гречка любит сало! – напоминает кто-то из стоящих сзади.

Старший лейтенант оглядывается. Замечание, как говорится, попало не в бровь, а в глаз. За последние дни дважды сокращали норму жиров. ПФС уже порядком задолжал поварам. Старший лейтенант пропускает мимо ушей ядовитую реплику.

– Сейчас будем выдавать НЗ, – объявляет он. – У нас, слава богу, найдётся немало охотников одним махом расправиться с НЗ, а уж там жиров хватает!

Его слова производят впечатление. Сразу становится тихо. Слышно, как где-то в лесу тяжело фыркает грузовик, вот уже ясно доносится стук мотора. И вдруг, словно выполняя чью-то команду, повара хватаются за свои мешки, каждый вспоминает, что время идёт, – того гляди начнёт светать…

По тропинкам, лучами разбегающимся от землянки ПФС, спешат повара с тяжелой ношей, жалобно скрипит под их ногами снег. Старшина Ломакин помогает дяде Пете взвалить на плечо мешок и провожает его до развилки.

– Стало быть, знаешь, что надо делать?! – не то спрашивает, не то утверждает старшина. – Тогда я пойду. Чуток погодя зайду к вам.

И он поспешно уходит в другую сторону.

Согнувшись под тяжестью мешка, дядя Петя ступает медленно по узкой лесной тропинке и рассуждает с самим собой:

– Выдают НЗ! Значит, скоро двинемся. Собирайся – и айда! И толчея на большой дороге, и то, что сегодня ночью было как-то особенно тихо, и, наконец, НЗ… Ясное дело – надо собираться в дорогу…

Дяде Пете вдруг становится жарко. Он вспоминает, что не успел ответить на письмо сына. А теперь – когда же? Выберет ли время?

«Может, пока обед будет вариться? – размышляет старый повар и тут же уточняет: – Как только суп закипит и вода для каши поспеет, можно будет минут на двадцать отвлечься и написать… Коротко, конечно. На большое письмо времени не станет. Тогда уж, верно, и светло будет… Тетрадка есть, новая, карандаш тоже, чего же ещё надо?»

Его размышления были прерваны самым неожиданным образом. Внезапно всё вокруг утонуло в невероятном грохоте. Деревья ожили – заволновались, затряслись, словно под ними была не твёрдая мёрзлая земля, а исполинские волны ярящегося в буре океана. С верхушек сосен посыпались комья слежавшегося снега. Грохот нарастал становился с каждым мгновением всё яростнее, всё неистовее. Казалось, что в предрассветной мгле началось неслыханное по силе землетрясение, способное уничтожить всё живое на земле…

Дяде Пете был знаком этот грохот. Теперь, чуть попривыкнув, он уже ясно разбирал и шипенье «катюш», и монотонное уханье минометов, и громоподобные удары тяжелых орудий. Ухватив половчее мешок с продуктами, старый повар почти бегом пустился к кухне. Как и обычно по утрам, солдаты сидели на плащ-палатке и чистили картошку.

Неподалеку весело плясало пламя большого костра, но это уже никого не тревожило. Немцам, надо думать, было сейчас не до костров. Увидав повара, оба солдата, словно сговорившись, лукаво улыбнулись и кивнули головами в сторону речки:

– Ну, что скажешь, дядя Петя?

Но дяде Пете было не до разговоров. Сбросив мешок на землю, он тут же принялся командовать:

– Живей, живей, сынки! Эх, кабы успеть! Котлы-то пустые ещё…

Как назло, дрова в печурке не разгорались. Повар на чём свет стоит честил помощников: