Илья Гордон - ТРИ БРАТА

Рано утром в окрестностях Миядлера появилась немецкая разведка. Сначала разведчики прочесывали рощу, затем повернули к ставку, обойдя селение с северо-востока. Часть разведчиков прошлась по оврагам и рвам, а другая направилась к степным курганам, откуда хорошо просматривалась местность. Перед уходом в распоряжение своих войск разведчики прошлись по Миядлеру и, не задерживаясь, удалились.

В полдень появилась колонна мотоциклистов, а вслед за ней, одновременно с запада и севера, с лязгом и грохотом пришли танки. В пруду они набрали воды и, поднимая клубы пыли, двинулись степными дорогами дальше. Не успели отгромыхать мотоциклы и танки, как появились грузовики с автоматчиками, и вскоре осиротевшие дома Миядлера, деревья в палисадниках – все утонуло в густых облаках серой пыли. Застоявшаяся степная тишина раскололась, оглушенная скрежетом танков и треском мотоциклов.

– Откуда эта напасть? – шептала Марьяша, прислушиваясь к грохоту. Грохот этот пугал ее, она дрожала как в лихорадке.

Притаившись у окна своего пустого дома, Марьяша слегка откинула занавеску, чтобы хоть краем глаза видеть, что делается на улице. Но, потрясенная переживаниями этого дня, она ничего не могла рассмотреть: в глазах мелькали какие-то разноцветные круги, все, казалось ей, качается и вот-вот полетит в бездонную пропасть.

Эх, исчезнуть бы, испариться, чтобы не видеть смерти, которая в упор уставилась ей в глаза. В детстве она не раз слышала от матери об ангеле смерти.

– Какой он, этот ангел? – сгорая от любопытства, спрашивала она у матери.

– Не знаю, не видела я его, и дай бог, чтобы и ты его не узнала, доченька, чтоб он стороной, на многие версты, обходил наш дом.

Марьяша представила его себе, с головы до ног залитым кровью жертв, с закатившимися, как у зарезанного бугая, глазами. В руке, представлялось ей, этот ангел держит топор, а за поясом у него торчат острые ножи.

«Почему же никто не убивает этого страшного ангела?» – думала тогда Марьяша.

А сегодня она видит его совсем в другом обличье – затянутым в мундир лягушачьего цвета.

На улице начало темнеть. Куда ей деваться? Кругом враги. Страшно одной ночью. Лязг и скрежет танков смолкли, но и тишина навевала теперь страх на измученную Марьяшу.

Чтобы не оставаться одной, она решилась выйти на улицу, но тут в дверь постучали.

– Кто там? – испуганно спросила Марьяша.

– Открой, это я, – ответил кто-то по-еврейски.

– Не узнаю голоса… Кто это? – снова спросила Марьяша и дрожащими руками открыла дверь.

На пороге стоял Аврам Свидлер в черном рваном пиджаке, под которым виднелась грязная вышитая рубашка. Рядом с ним стоял широкоплечий человек в заплатанных штанах из чертовой кожи, в. ситцевой синей рубашке и сбитых, старых сапогах.

– Откуда вы взялись? – с изумлением уставилась на нежданных гостей Марьяша. – Ты ведь, Аврам, был в. армии.

– Ты мне сначала скажи, где моя семья, – боязливо оглядываясь, ответил Аврам, – а там уж и я сообщу все, что знаю.

– Где твоя семья? Думаю, что твои успели выбраться отсюда, – ответила Марьяша. – Я с Велвлом Монесом и еще несколькими колхозниками задержалась, чтобы обеспечить оставленный хлеб, а тут взорвали мост, и мы остались.

Марьяша замолчала, выжидая, что скажут Свидлер и его товарищ, но туг же спохватилась, что гости наверняка голодны…

В узелке, впопыхах забытом матерью, она обнаружила несколько вареных яйц, творог и хлеб.

Гости набросились на еду.

Аврам Свидлер успевал и есть, и рассказывать о том, что с ним произошло. С этим вот товарищем они ночью, будучи контуженными, случайно отбились от своей части, и сколько потом ни пытались пробраться к своему подразделению, это им не удалось, и они оказались отрезанными. Он рассказал, как после неоднократных, но тщетных попыток пробиться к своим, они достали в какой-то деревне вот эту рвань и добрались сюда.

– Ну и хорошо, оставайтесь, – обрадованно сказала Марьяша. – Укроем вас где-нибудь.

– Мне бы только переночевать, – отозвался товарищ Свидлера, – завтра я как-нибудь проберусь домой, а там видно будет…,

– А вы из наших мест? – спросила Марьяша.

– Почти, – уклончиво ответил гость.

– Да это командир нашей роты Охримчук, бывший инженер шахты, – понизив голос, пояснил Аврам.

Марьяша перебросилась со Свидлером еще несколькими словами и тут же принялась готовить надежное убежище для своих гостей,

Охримчук старался не задерживаться в Миядлере и наутро, попрощавшись, отправился в шахтерский поселок, который находился неподалеку от станции Ясиноватой.

– Как доберусь до дому, сразу начну переправлять к нам из вашего Миядлера людей, – сказал Охримчук Марьяше и Авраму.

Обещание гостя обрадовало Марьяшу: ее мать и ребенок, видимо, благополучно выбрались отсюда, значит, можно было подумать о своем спасении и спасении всех оставшихся или не сумевших уехать колхозников.

«В степи укрыться негде, – подумала она, – надо всем разбрестись по окрестным деревням».

Только что успел Охримчук уйти из Миядлера, как туда примчались немецкие мотоциклисты.

Двое мотоциклистов застопорили у ворот каменного дома с остроконечной крышей из рифленого железа. Здесь их встретил Виля Бухмиллер и, по-фашистски подняв руку, подобострастно склонился перед ними!

– Bitte schon! 15

– Sind Sie ein Deutsche? 16– спросил один из мотоциклистов, белобрысый маленький толстяк.

– Jawohl, ein Deutsche 17, – самодовольно ответил Виля.

– Sehr gut, ошень карашо! – отозвался второй, веснушчатый немец с желтыми кошачьими глазами, захотев, видимо, блеснуть знанием нескольких русских слов.

– Bitte schon, – почтительно повторил Виля, распахнув ворота и широким жестом приглашая мотоциклистов въехать во двор.

С тех пор как колхоз конфисковал у его отца этот дом, Виля если и заходил в правление по делу, то старался не задерживаться, чтобы не растравлять и без того не дающей ему покоя обиды. И только теперь, внимательно оглядывая бывшие владения отца, Виля заметил, что многое из того, что с детских лет запало ему в память, не сохранилось: не было во дворе ни риги, ни амбара с закромами, всегда доверху полными полновесным зерном, ни сарая, где стояли бричка, плуги, жатки, сеялки и прочий инвентарь. Словом, пуст был двор, в котором тесно было в годы его детства от всевозможных строений, возведенных крепкими хозяевами – отцом, дедом и прадедом Вили. Не было и флюгера на крыше дома, по которому так любил определять направление ветра Виля. Молодые фруктовые деревья в палисаднике сильно разрослись. И только высокая каменная ограда, охранявшая, как неприступную крепость, имение Бухмиллеров, стояла непоколебимо.

И внутри дома все показалось чужим выросшему и возмужавшему Виле Бухмиллеру. Словно это не был дом его отца. Не висели на стенках семейные фотографии старого немецкого рода, не глядели с них на Вилю строго и внушительно его дед, отец с матерью, тетки и дяди. Не красовался в углу бывшей столовой образ девы Марии, обвешанный по немецкому обычаю полотенцами. В спальне Виля не обнаружил ни старомодной деревянной кушетки с искусной причудливой резьбой на спинке, ни разноцветных подушечек с вышитыми готическими буквами наставлениями и пословицами. В кухне не осталось и следа от небольшого цементированного, герметически закрывавшегося погреба, где хранились продукты.