Илья Гордон - ТРИ БРАТА

Но Борух только добродушно, чуть хитровато улыбался и не переставал нахваливать Танхума:

– Вот молодчина парень! Это настоящий сорвиголова. Такой нигде не пропадет, такой и в воде не утонет, и в огне не сгорит. Ему просто-напросто счастье привалило.

– А может быть, – говорили соседи, – у него узелок был. Собирался жениться, вот и копил понемногу денежки.

– Так или иначе, – радостно потирал руки Борух, – это просто чудо. Теперь он, слава богу, может, и приданого не потребует.

Борух был на седьмом небе: шутка ли, ему и его младшей дочурке так повезло! С минуты на минуту ждал он появления будущего зятя. И то сказать – раз уж у него есть свой дом и своя упряжка, значит, ему недостает только хозяйки. Вот он и заявится в один прекрасный день и скажет:

– Ну, Гинделе, хватит гулять, давай поженимся. А уж тогда кто сравнится с Борухом Зюзиным?

От переполнявшего его душу счастья ему хотелось запеть:

Но хоть Боруху и казалось, что счастье его младшей дочки близко, Гинда думала иначе. Ей казалось странным поведение Танхума; почему он перестал вдруг посещать их дом, где его принимали, как родного? Внезапное появление его и стремительное исчезновение в богатой упряжке совсем потрясли душу девушки – она не могла объяснить все это, хотя и пыталась строить разные предположения, чтобы как-нибудь успокоиться и заглушить неясные подозрения.

Прошел день-другой после внезапного появления и исчезновения Танхума, а о нем не было ни слуху ни духу – как в воду канул. На третий день Гинда вышла на улицу и стала поглядывать в оба ее конца в смутной надежде, что он снова появится.

И действительно, вскоре она услышала громкий стук колес, на который из дворов и палисадников выбегали любопытные. Кто-то крикнул:

– Танхум едет!

У Гинды так и замерло сердце: неужели он и на этот раз не остановится у их дома? Но прежде чем ей удалось увидеть бричку, выплывавшую из облака поднятой ею пыли, всю ее душу потрясло новое восклицание:

– Ой, смотрите, да ведь он не один – с ним какая-то женщина! Неужели это его жена?

Услышав эти слова, Гинда чуть не упала; смертельно бледная, окаменевшая от ужаса, стояла она, прислонясь к изгороди палисадника.

В Садаево Танхум приехал вечером. Он лихо промчался по улице и вдруг услышал чей-то душераздирающий крик.

– Что случилось, – встрепенулась Нехама, чуть приподнявшись с сиденья. Танхум еще издали узнал голос брата. Когда он пронесся мимо людей, которые стояли и о чем-то взволнованно шумели, кричали, перед его глазами промелькнули лица Заве-Лейба, Рахмиэла и еще нескольких человек. Крик, жалобные причитания встревожили и испугали Танхума, но он не остановился, а еще быстрее погнал лошадей, будто за ним кто-то гнался. Бричка громыхала на бугорках и выбоинах, но грохот заглушали пронзительные крики.

– Горе наше горькое! Что нам теперь делать? Наша единственная коровушка… – услышал Танхум визгливый женский голос, но тут же отчаянное мужское причитание перебило:

– За что же мы так наказаны? Почему на нашу голову сыплются несчастья? Ни у кого не падают ни лошади, ни коровы… У них много… А у нас единственная коровушка околела!

«Неужели у Заве-Лейба корова пала?…» – встревожился Танхум и, словно желая удрать от горя брата, круто повернул лошадей и въехал к себе во двор.

– Это наш дом, – сказал он Нехаме.

Ловко соскочив с брички, Танхум тут же выпряг лошадей, завел их в конюшню и вместе с Нехамой принялся за переноску домашнего скарба в хату.

Ему было очень досадно, что въезд его с молодой женой в Садаево был омрачен постигшей брата бедой.

«Боюсь, не к добру это», – беспокойно подумал он.

Впервые зайдя в дом, хозяйкой которого стала, Нехама огляделась вокруг, прикинула, где что поставить, заглянула в печь и вернулась во двор за остальными вещами.

– Куры, видно, сильно проголодались, – сказала она громко, чтобы Танхум услышал ее. – Надо их накормить.

Нехама вернулась в дом, собрала куски черствого хлеба, кой-какие остатки еды и бросила курам.

– Пуль-пуль-пуль! – разнесся ее певучий голос. Возясь в конюшне возле лошадей, Танхум услышал, как его молодая жена созывает кур, купленных им у бывшей хозяйки дома. Уезжая к невесте, он оставил у соседки корм для них.

– Не кормила их, наверно, сатана! – выругался вслух Танхум, увидев, как куры жадно клюют.

Танхум вспомнил, что так же звала кур Нехама, стоя на пороге своего дома, когда он впервые увидел ее. Ему приятно стало, что теперь она уже хозяйничает в его доме и дворе. Обуреваемый этими радостными чувствами, он побежал на чердак, набрал полный совок пшеницы и, спустившись, бросил курам.

– Пуль-пуль-пуль!

На зов хозяина, торопливо хлопая крыльями, сбежались куры и принялись клевать пшеничные зерна.

– Это все наши? – спросила Нехама.

– Наши, наши! – весело подтвердил Танхум. Увидев чужую рыжую курицу, он стал отгонять ее:

– Киш-киш-киш! Пропади ты пропадом!

Танхум с удовольствием наблюдал, как куры – его куры! – жадно клюют, и он подсыпал им еще немного пшеницы. Затем он направился в хату, Нехама следовала за ним по пятам.

Как ни тяжко было Танхуму сразу после свадьбы разлучиться с молодой женой, он все же решил, не откладывая, зайти к кому-нибудь, чтобы договориться о совместной пахоте.

– Боюсь, что прозеваю компаньона, – как бы оправдываясь, сказал он Нехаме. – У меня пока еще своего плуга нет, нужно с кем-нибудь спариться, а то останусь на бобах.

– Ну, иди, иди, – ласково сказала Нехама. – Только долго не задерживайся!

– Постараюсь.

Белое круглое лицо Нехамы покрылось румянцем, и она смущенно опустила глаза.

«Он мой муж», – с радостью внушала она себе, и от этой мысли все в доме вдруг стало ей близким и дорогим.

Танхум подошел к жене, нежно обнял ее и поцеловал. Она склонила голову и прижалась к его груди.

Несколько подвод, громыхая плугами и боронами, стремительно промчались мимо их дома. Жмуря глаза, Танхум поглядел на залитое солнцем окно.

– Жалко день терять, – спохватился он. – Пахать надо!

Сегодня днем он впервые припадет к черной груди земли с такой, же страстью, с какой прижмется ночью к груди молодой жены. Земля благословит его труд богатым урожаем и принесет в дом обилие, а она, жена, родит ему здоровых детей, чтобы они, когда вырастут, трудились на этой земле.

Танхум немного покрутился на улице, зашел в один двор, в другой, но никого не встретил.

«Надо ехать прямо в степь», – решил он.

Не заходя в дом, он пошел в конюшню, вывел лошадей и начал их запрягать.