Анатолий Лысенко - Хомуня

Светало быстро. Как только рассеялся туман, Хомуня увидел, что половцы, все еще оставаясь в отдалении, на расстоянии двух-трех перестрелов, неодолимой стеной окружили лагерь. И стена эта, ощетинившаяся густым лесом пик, с каждой минутой становилась все более мощной и грозной.

Ратники притихли, молча сжимали в руках рукояти мечей, копья. Стрелки, примеряясь, опробовали луки.

Последовала команда: отдать лошадей коноводам, соединиться с пешими полками и вместе с ними, сражаясь, пробиваться к Донцу.

И началась битва. Отроки Козьмы поначалу оказались в глубине полка и не участвовали в сече, прикрываясь щитами от густого роя половецких стрел, медленно отступали вместе с другими отрядами. Но к полудню и до них дошла очередь лицом к лицу встретиться с противником.

Едва успели выстроиться в боевой порядок и пропустить в тыл уставших, мокрых от пота и крови ратников, на Хомуню наскочил высокий, в лохматой остроконечной шапке, с круглым щитом и короткой изогнутой саблей в руках, половец.

Молнией сверкнула на солнце вражеская сабля — и тут же, как по железной тарелке, звякнула о щит Хомуни.

— И-иых! — выдохнул половец и, прикрываясь исцарапанным, побитым щитом, замахнулся для нового удара.

— И-иых!

— Дзи-инь! — звякнула сабля о щит и опять сверкнула на солнце.

Хомуня вскинул свой длинный меч, замахнулся, метясь в темную, ничем не прикрытую шею половца. Его противник присел и поднял щит, но слишком рано спрятал за ним лицо. Хомуня успел изменить направление удара, рубанул половца по незащищенной руке.

Громко вскрикнув, половец уронил и саблю, и щит, здоровой рукой схватился за надрубленную кисть. И стоило ему чуть замешкаться, как сзади его безжалостно сбили с ног свои же, он упал, а на Хомуню уже наседал плотный, с непрерывно орущим окровавленным ртом и с выбитыми зубами — в глаза бросились красные пустые десны — новый противник.

Потом и его не стало, появился еще один. И еще, и еще…

Хомуня видел перед собой чужие, наполненные злобой лица, хищный оскал зубов, слышал предсмертные стоны раненых, нервный смех опьяненного кровью победителя, сумевшего срубить голову своему противнику; щитом и мечом отражал удары потемневших от крови сабель и сам не упускал возможности сразить неприятеля. Иногда он слышал голос отца, успевавшего биться и следить за сыном, предупредить его об опасности, а если появлялась возможность, то и прийти на помощь Хомуне.

Потом Хомуня мельком увидел, как отец, вонзив острие меча в живот половца, похожего на откормленного борова, сам не успел защититься, повалился на землю с надрубленным плечом.

— Прощай, сын! — услышал он голос отца.

Хомуня бросился на помощь, но едва наклонился к отцу, его самого сильно толкнули в бок и он, не удержавшись, упал на мокрую от крови землю.

И все-таки в тот день Хомуне не суждено было умереть. Спас его Дылда. Взревев нечеловеческим голосом, юный отрок щитом и мечом изо всех сил навалился на половцев, готовых затоптать Хомуню, они на секунду замешкались, но и этого было достаточно, чтобы друг его вскочил на ноги и подобрал свое оружие.

Сеча продолжалась и на второй, и на третий день, пока силы не покинули ратников и они от усталости уже не могли удержать меча в своих ослабевших руках.

Пять тысяч русичей половцы захватили в полон. Разорвали полки Игоревы, растащили его отроков по племенам, по кочевьям, по вежам. Кто выкуп ждал, а кто сразу гнал своих пленников на невольничий рынок к готским купцам. Хомуню продали в Константинополь.

Там и заковали его в первый раз в кандалы. С тех пор-то и бросает его злая судьба по всему белому свету, на каждый день готовит все новые и новые испытания. Когда им конец придет?

Только появилась надежда, что с помощью Бабахана обретет, наконец, долгожданную свободу, и вот на тебе — нарвались на Омара Тайфура.

Что предпримет он, чтобы схватить своего сбежавшего раба? Как уйти от его цепких, безжалостных рук?

— Пора прощаться с Бабаханом, — вслух прошептал Хомуня. — Только куда идти?

Наконец, лошади ступили на узкий каменный карниз, что ведет к селению Бабахана, а вскоре показались и ворота, которые, едва перед ними появился обоз, тут же распахнули стоявшие в карауле два молодых, хорошо вооруженных воина.

Едва въехали — из домов повыскакивали женщины и дети, бросились к отцам, братьям и сестрам. Селение наполнилось такой радостью, будто люди эти не виделись годы.

Хомуня соскочил с седла и одиноко склонился над коновязью, привязал Сырму за повод, чтобы лошадь, разогретая большим переходом, не хватила холодной воды из шумевшего рядом ручья. И тут, едва не сбив с ног, кто-то наскочил на него сзади, крепко обхватил за шею маленькими ручонками. Обернувшись, Хомуня узнал Айту. Она, наслаждаясь приятным удивлением Хомуни, звонко закатилась счастливым детским смехом. Хомуня, задыхаясь от нахлынувших чувств, прижал к себе Айту, нежно погладил ее жесткие, заплетенные в косички длинные волосы. Он улыбался и повлажневшими глазами, будто сквозь пелену, смотрел на ее широко раскрытый громко смеющийся рот.

Кругом все стихло. Семья Бабахана, люди из соседней сакли остановились поодаль и смотрели. Айта, смутившись, опустила голову.

— Ты уже совсем выздоровела? — подавив волнение, спросил у нее Хомуня.

Айта не успела ответить, подошли Емис и Сахира. И они не скрывали радости. Особенно Сахира. Это она сказала Хомуне:

— Твоими руками повелевают боги. Я только что призналась Саурону, что потихоньку готовилась к похоронам Айты, — Сахира крепко прижала к себе внучку, — а теперь будем готовиться к свадьбе.

До самого вечера племя праздновало окончание жатвы: на священном камне горел костер, резали и тут же зажаривали жертвенных баранов, мололи зерно нового урожая, пекли лепешки, танцевали и пели песни.

Ничто не напоминало о тревоге. И только после заката солнца Бабахан приказал на подступах к селению выставить усиленные караулы.

Хомуня в празднике не участвовал. Сразу после обеда забился в темный угол сакли, хорошо выспался и, когда вождь созвал к себе всех, кому предстояло отправиться на посты, он, отдохнувший, тоже вызвался идти в караул.

Бабахан не противился, молча кивнул головой. Подумав немного, спросил у Чилле:

— Ты отвез дрова к Острому колену?

— Все сделал, как ты приказывал, вождь. Забил ими всю нишу, на две ночи хватит, не меньше.

— Пойдете туда с Хомуней. Приготовь бурку. Оружие для него я сам найду. И прикуси язык, Чилле. Чтобы ни одного звука никто не услышал.

Пост у Острого колена располагался в двухстах шагах от селения. Здесь дорога круто поворачивала влево, и на самом ее острие, на виду у ворот, надо было разжечь костер и всю ночь поддерживать огонь. Всякий, кто задумал бы ночью пробраться в селение, никак не смог бы миновать этого поста. Задача у караульных несложная. Прячась в тени, под скалами, подбрасывать в костер поленья и ждать. Если на дороге появятся два-три человека, то караульным не составит труда уничтожить их или обезоружить. Но если к селению будет приближаться большой отряд, то гибель поста почти неминуема. Главное при этом — одному из караульных надо обязательно накрыть костер своей буркой. Это и будет сигналом для воинов, охраняющих ворота.