Илья Бояшов - КОНУНГ

Харальд вновь задумался. Долго сидел он молча, размышляя над тем, что сказали ему Фриндмунд и Олев, а затем встал со своего места и объявил:

- Да будет вам известно, я принимаю эти советы как единственно возможные и правильные.

И приказал готовить войско.

В то проклятое время в Упланде жил человек. Звали его Асгейр. Славился он как отличный стрелок из лука. Еще в юности вместе с людьми Вирге сражался он против Олафа в той самой битве в Хайгерс–фьорде и показал себя достойным удальцом. Своими стрелами поразил он не одного воина Удачливого, но так сложилось, что Вирге бежал, и после этого Асгейр ушел от него. Правда, Вирге достойно с ним рассчитался, и какое–то время Асгейру хватало на беззаботное житье. А так как он был из тех, у кого меньше всего болит голова о будущем, то вскоре остался без всего и принялся наниматься то к одному, то к другому хозяину. Наконец взял его к себе работником Хроальд по прозвищу Кривая Спина. Хроальд был известный в Упланде бонд, он имел большой двор в местечке Дубовая Лощина. Кроме того, принадлежало ему достаточное количество скота. Он торговал овцами и быками. Хроальд обещал, что будет хорошо кормить своего работника и достойно платить ему, тот только должен во всем его беспрекословно слушаться и быть ему верным. Асгейр согласился, так как оставался без крыши над головой, а надвигалась зима — и ударили они по рукам. Асгейр оказался хорошим работником, все спорилось у него, за что бы он ни брался, и Хроальд не мог им нахвалиться. Ни за что не желал он теперь отпускать Асгейра от себя, сытно кормил и не обижал с жалованием. Доверил он ему и продавать скот. Асгейр и с этим успешно справился и принес хозяину немалую прибыль. Так как был Асгейр от рождения крепким и пригожим, то хватало у него силенок после тяжелой работы и на ночные посиделки с местными девушками, многие из которых заглядывались на парня да тайно по нему вздыхали. Но Асгейр не задумывался о женитьбе и оставался легкомысленным.

Нужно сказать, что у подслеповатого Хроальда росли три дочери: старшую звали Фридгерд, среднюю Хельга, а младшенькую, которой не исполнилось еще и пятнадцати зим, — Уна. Старшие дочери славились своим распутством, каждый куст в Лощине знал об этом, один Хроальд, как и бывает в подобных случаях, оставался в неведении, хотя чего только о его доченьках не говорили люди, и уж особенно женщины старались, потому что и Фридгерд и Хельга кого угодно могли сбить с пути истинного, к ним не только парни бегали, но и женатые мужчины — а уж это женщин больше всего и злило. Они называли старого Хроальда не иначе как трухлявым пнем и слепцом. Его дочери и на Асгейра не прочь были запасть, да только тот не обращал на обеих внимания.

В то время вместе с Асгейром работал у Кривой Спины некий Глум, большой бабник, мимо которого никакая девушка не могла пройти, чтоб не попытался он к ней под рубашку залезть. Вот он и повадился захаживать в сарай, куда поочередно Фридгерд и Хельга ходили доить коров. И так повелось, что то одна, то другая оказывались в его объятиях, — Хроальд только удивлялся, отчего дочери так долго стали задерживаться на вечерней дойке, и бранил их за нерасторопность. Дочери помалкивали, и до того дошла их бесстыжесть, что между собой договорились они, когда какой из них получать удовольствие, и чередовались. А уж Глум старался и одной, и другой угодить. И чем дальше дело шло, тем больше Хроальд плевался:

— Никакого толку не будет от моих доченек, видно, совсем они безрукие, если и корову не могут толком подоить. Кто их возьмет в жены, ума не приложу!

Дочки его только между собой перемигивались, а Кривая Спина по–прежнему ничего не замечал и все не мог младшей Уной нахвалиться: вот младшая–то и придет вовремя, и все у нее спорится, она не опозорит отца, когда придется ей надеть брачный наряд.

Глум катался как сыр в масле. Вот только не высыпался: утром надо стадо гнать, а его приходилось чуть ли не пинками будить. Хроальд на это злился и поговаривал, что все–таки стоит ему расстаться с Глумом, ибо, подобно его доченькам, любит тот понежиться по утрам, будто всю ночь невесть где скакал. Не раз предупреждал он плута, что терпение у него вскоре лопнет. Глум лишь ухмылялся. Асгейру он однажды сказал со смехом:

- У тебя, парень, видно, не все в порядке с тем местом, о котором женщины если и упоминают, то стыдливо, прикрываясь передниками, а сами втайне только и вздыхают о нем. Недавно, когда ты спал, увидал я твое сокровище — уж больно оно маленькое. И в этом я тебе сочувствую. Но скажу также, что хоть невелик молодец, да и он может быть весьма шустрым и проворным. Так что, если тебя заботит его величина, — это не причина лишь переглядываться с бабенками. Иначе некому будет по утрам завязывать рукава твоей рубашки.

Асгейр, как услышал такое, так и вскочил. А Глуму нравилось подначивать товарища:

- Ни разу не замечал я, чтобы возвращался ты под утро, и сомневаюсь, знаешь ли вообще дорогу на сеновалы. Только что и привык крутить хвосты коровам!

Видя, что Асгейр вне себя от подобных насмешек, Глум продолжал его дразнить:

- Что толку вызывать меня на поединок. Докажи, что ты настоящий мужчина именно в том, ради чего мы и родились такими! Младшая дочка этого безмозглого слепца также приходит подержаться за коровье вымя. Замечал я, что девчонка на тебя заглядывается, хоть и старается скрыть это. Но меня не обманешь. Вот сегодня ее очередь надоить молока. Не ударь в грязь лицом хоть с нею, иначе любой бык сделает это не сегодня, так завтра, а тебя рано или поздно все в округе на смех поднимут!

Асгейра это сильно задело. Он сказал:

- Я буду не я, если не дотронусь нынче вечером до сосцов младшей Хроальдовой дочери.

Глум воскликнул:

- Не рано ли похваляешься, судя по тому, что не видел я тебя раньше героем в подобных забавах.

Асгейр сказал:

- Ударим по рукам. Сегодня прижму живот младшенькой Уны к своему.

Глум сказал:

- Твой молодец еще должен заскочить кое–куда в гости, вот тогда–то и похвалишься! Но давай по–честному: не то обычно слабаки любят распускать языки насчет того, какие у них расторопные корешки.

Асгейр сказал:

- Можешь не сомневаться.

Однако Глум не успокоился и заставил его поклясться Фреей, после того и ударили они по рукам.

Пришел вечер, младшая дочка Хроальда направилась в коровник — Асгейр был уже там. Он не думал откладывать дело, да и уламывать Уну долго не пришлось. Этот Глум оказался прав: Уна давно заглядывалась на пригожего работника и многие ночи не спала, задумываясь о нем. С тех пор Уну словно подменили. Отец стал замечать, что и она принялась в коровнике задерживаться; он и не знал, что сказать на это, и ворчал, что, видно, сестры ее испортили. Сокрушался старый Хроальд, что нынче не те времена, а вот раньше беспрекословно слушались дети отцов и матерей и не позволяли себе спать, пока их солнце не разбудит. Вот и Уна, на которую он надеялся, туда же, куда и старшие дочери, и так же прячет от него теперь лицо, а такой сделалась рассеянной, что иной раз и слова–то, к ней обращенного, не услышит. Знай думает о своем. Правда, улыбаться она чаще стала, а раньше была серьезной и строгой.