Сюгоро Ямамото - Красная Борода

Нобору впервые пришел в это место. Он сопровождал Ниидэ, которого пригласили осмотреть человека по про­звищу «Соловей-дурачок».

Ветреный сентябрьский день уже клонился к вечеру, когда они, обойдя нескольких пациентов, вышли на дорогу, по которой стелился дымок из очагов — местные жители готовили ужин.

Ниидэ был здесь частым гостем, его то и дело окликали прохожие, приветствовали сидевшие у порогов в ожидании ужина мужчины. Один даже окликнул Ниидэ с крыши, и со­провождавший врачей управляющий Ухэй не преминул сде­лать ему замечание.

— Эй, Ясукэ, и не стыдно тебе? Разве можно здоро­ваться с уважаемым доктором, сидя на крыше? Уж кучеру-то следовало бы знать правила приличия. Быстренько сле­зай вниз!

— Если я слезу, крыша улетит. Разве не видишь, какой ветер?

— Не болтай глупостей!

— Чем ругать меня, господин управляющий, подними­тесь-ка лучше сюда и убедитесь, что я не вру, — возразил Ясукэ. — Я здесь сижу вроде бы заместо груза, а стоит мне слезть, как крышу мигом унесет ветром.

— Послушай, Ясукэ, — расхохотался Ниидэ. — Так ты собираешься там сидеть, пока не уляжется ветер?

— А что мне остается? Если крышу снесет, придется ис­кать новое жилище, а я еще за это не расплатился. Да вы не беспокойтесь за меня, уважаемый доктор.

— Ну и тип! Никакого с тобой сладу! — воскликнул Ухэй.

Мужчина на крыше что-то ответил, но ветер отнес его слова в сторону.

Ухэй смущенно поцокал языком и, покрикивая на ша­ливших на дороге детей и поругивая хозяек, жаривших рыбу прямо на улице, повел Ниидэ к дому Дзюбэя.

Дзюбэю исполнился сорок один год, у него была жена О-Мики и семилетняя девочка О-Томэ. Он издавна торго­вал галантереей и сначала служил в мелочной лавке Моригути в районе Бакуротё. Лет двадцать тому назад, когда Дзюбэй собирался открыть собственное дело, он сошелся с распутной женщиной, растратил много хозяйских денег и был с позором изгнан из лавки. Счастье, что хозяин оказал­ся добрым человеком и не засадил его в долговую яму. С тех пор Дзюбэй переменил множество профессий, а со своей нынешней женой познакомился, когда стал разносчи­ком горячей лапши. Вскоре они поженились, и хозяин лав­ки, где прежде служил Дзюбэй, одолжил ему с рассрочкой на два месяца кое-какую мелочь для торговли вразнос.

И вот уже пятнадцать лет Дзюбэй бродил по городу с лотком, то здесь, то там раскладывал для продажи товар, но заработки были невелики, и ему так и не удалось выбраться из барака, где он снимал комнату.

За эти годы О-Мики родила ему троих детей, из которых двое умерли совсем маленькими. Неделю назад Дзюбэй отп­равился со своей единственной дочерью в баню, и там вдруг с ним начало твориться странное. Он раздел девочку и по­вел ее в общую купальню. Там дочка неожиданно споткнулась и упала, а Дзюбэй почему-то обрушился с бранью на мывшегося рядом мужчину и принялся его избивать. Потом поднял девочку с пола и спокойно сказал:

— Вот ты упала и доставила беспокойство чужому дяде. Старайся смотреть под ноги.

Вид у Дзюбэя был настолько странный, что избитый даже не рассердился и лишь удивленно глядел на него.

Вернувшись домой, Дзюбэй взял длинную жердь, при­слонил к притолоке, подвесил на нее плетеную бамбуковую корзину, а сам уселся против корзины и замер. На рас­спросы жены не отвечал, лишь махал руками и шептал:

— Тихо, не то спугнешь соловья, а он стоит тысячу зо­лотых монет.

— Какой там еще соловей?

— Наконец-то он мне попался! Слышишь, как заливает­ся. Такое пение тянет на тысячу золотых.

Он снова поглядел на корзину, прислушался, потом обернулся к жене и сказал:

— Теперь уж мы выберемся из бедности.

С того дня Дзюбэй перестал таскаться со своим лотком по городу и, если не спал и не ел, усаживался напротив кор­зины и с блаженным видом глядел на нее. Бывало, он даже просыпался среди ночи, беспокойно прислушивался, потом, удовлетворенно кивнув головой, садился перед корзиной и бодрствовал до утра. Когда О-Мики пыталась уговорить его сходить на заработки, он озадаченно глядел на нее.

— Зачем это? Мы продадим соловья, и вырученных де­нег нам с лихвой хватит до конца жизни.

Все это успел сообщить по дороге к дому Дзюбэя управ­ляющий Ухэй.

Осмотрев Дзюбэя, Ниидэ не обнаружил каких-либо признаков психического заболевания. Он предложил и Нобору осмотреть его. Тот достал из корзины Такэдзо свечу, зажег фитиль и стал изучать зрачки Дзюбэя.

— Должно быть, вы считаете меня сумасшедшим, — с жалостью глядя на них, произнес Дзюбэй. — Но вы глубоко ошибаетесь. Я вполне здоров и вообще никогда в жизни не обращался к врачам за помощью.

В это время с улицы донеслись детские голоса. Прыгая по дощатому тротуару, дети кричали: «Тёдзи воришка, Тёдзи воришка!»

— Опять они за свое, — поцокал языком сидевший на пороге Ухэй. — И чего эти чертенята издеваются над Тёд­зи?

Он вышел наружу.

Покончив с осмотром, Нобору обернулся к Ниидэ и по­качал головой. Уже совсем стемнело, и сильно чадивший фонарь, казалось, усугублял и без того мрачную атмосфе­ру, царившую в комнате. Кроме пары скамеек и домашнего алтаря, там ничего не было. Лишь в углу громоздились три тюка — по-видимому, с товарами. Ниидэ поднял глаза на притолоку, поглядел на жердь с подвешенной к ней корзи­ной.

— Что у тебя там? — спросил он, указывая пальцем на корзину.

— Тсс, — остановил тот Ниидэ. — Не говорите так громко. Разве вы сами не видите, что там?

— Пустая корзина.

— У вас, наверное, зрение не в порядке, потому и не ви­дите. — Дзюбэй поднял указательный палец и, склонив го­лову, зашептал: — Если вам ничего не видно, то слышать-то вы слышите? Вы только прислушайтесь... Ну как?

Ниидэ молчал.

— Да это же соловей поет, тысяча золотых ему цена, и скоро должен появиться покупатель, — шепотом произнес Дзюбэй.

Вскоре Ниидэ поднялся и, сказав О-Мики, что снова зай­дет, вышел на улицу, где его поджидал Ухэй. Уже совсем стемнело, и Такэдзо зажег фонарь.

— Этот Тёдзи, которого дразнили детишки, — не сын ли Горокити, которого я однажды осматривал? — спросил Ниидэ.

— Он самый, — ответил Ухэй. — В этих бараках полно сплетниц — болтают много лишнего, а детишки прислуши­ваются и дразнят тех, кто послабее и беззащитней.

— А как себя чувствует жена Горокити?

— Не слишком здорова, но нет у нее времени разлежи­ваться — надо семью содержать... Ну, а что вы скажете на­счет Дзюбэя?

— Пока ничего определенного. — Ниидэ прикрыл лицо от пыли, поднятой порывом ветра с земли. — Буду присы­лать к нему Нобору. Посмотрим, как пойдет дальше. На мой взгляд хуже, чем сейчас, не станет.

Ниидэ простился с Ухэем и пошел в сторону больницы Коисикава.

Но дороге в больницу Ниидэ спросил у Нобору, с какой целью он зажег свечу.