Сюгоро Ямамото - Красная Борода

— Пойми меня правильно: ты — солидная персона, наследник Сугиты. Когда обзаведешься семьей, милости просим, мы всегда будем тебе рады. Льщу себя надеждой, что в будущем ты даже станешь опорой для нашей О-Сэн. А пока...

— Постараюсь исполнить вашу просьбу. Жаль, что по моей вине возникли нехорошие слухи, — пробормотал Кота, низко опустив голову.

— А теперь забудем об этом и выпьем по чашечке. Эй, О-Сэн, не остыло ли сакэ?

Кота посидел еще с полчаса, потом стал прощаться. Он был настолько пьян, что никак не мог попасть ногами в сандалии. Он еще недалеко отошел от дома Гэнроку, как вдруг его кто-то окликнул:

— Никак молодой хозяин мастерской? Похоже, в прият­ном настроении изволите возвращаться от своей любовни­цы? Не мешало бы на радостях угостить несчастного.

— Твой голос вроде бы мне знаком. Кто ты? — громко, так, что было слышно в соседних домах, спросил Кота. — А-а, это ты, Гондзиро? Что торчишь здесь как пень? Если хочешь выпить, пойдем — я угощаю.

— Знал, что пригласите. Готов сопровождать. Не зайти ли нам в забегаловку в Кита?

— Не болтай ерунду. Пойдем к набережной, в Окавабату. Хотя вода из реки Сумида самое подходящее для тебя питье, но я угощу тебя на славу.

— Ну и остры же вы на язык, молодой хозяин. О-Сэн, закрывавшая ставни, невольно подслушала этот разговор. Ей запомнилось имя Гондзиро, и еще долго в ушах раздавался его противный, вульгарный голос.

Кота сдержал свое обещание, хотя давал его в сильном подпитии. Он теперь редко загля­дывал к Гэнроку, да и то на пару минут — даже не присажи­вался и сразу уходил.

В феврале поступили сообщения о том, что бродячие самураи из Ако покончили с собой, сделав харакири. На улицах Эдо только об этом и говорили. А весной появилось множество книжонок с иллюстрациями, повествующих об этом событии. О-Сэн купила пару книжек и даже прочита­ла. Авторы, опасаясь, по-видимому, преследований со сто­роны властей, изменили время действия и имена, поэтому трагическая история гибели этих самураев показалась О-Сэн надуманной и нисколько на нее не подействовала...

Незаметно наступило лето. Однажды в начале июня, вернувшись после занятий по кройке и шитью, О-Сэн с удивлением заметила, что стол накрыт и Гэнроку поджи­дает ее, чтобы вместе пообедать.

— Пришло письмо. Меня приглашают в харчевню Игая на дружескую пирушку с коллегами, поэтому я вместе с тобой пообедаю и тотчас отправлюсь, — сказал он.

— Наверное, поздно вернетесь?

— Постараюсь быть дома до того, как стемнеет. Я купил вьюнов — они на кухне. На ужин приготовь их с мисосиру [35] Мисосиру — суп из бобовой пасты. .

— Ну раз есть вьюны, надо к ним купить сакэ.

— Стоит ли? Надеюсь, сакэ нам подадут в харчевне.

— Но в этом году вьюны у нас впервые. Чашечка сакэ не помешает, чтобы отметить это событие.

Покончив с обедом, Гэнроку переоделся и отправился в харчевню. Воспользовавшись его отсутствием, О-Сэн при­брала мастерскую, протерла мокрой тряпкой пол, потом сходила за сакэ и развела в очаге огонь. Она разрезала вью­нов на тонкие ломтики, положила в кастрюлю, добавила сакэ и бобовой пасты. Когда суп был готов, она погасила огонь и в ожидании Гэнроку занялась шитьем.

Дувший с утра ветер стих, и к вечеру стало невыносимо жарко.

Что-то дедушка припозднился, подумала О-Сэн, когда стало плохо видно иглу. Она убрала шитье и начала накры­вать на стол. Поставила тарелочки с соленьями, попробо­вала суп —- он немного остыл, но на вкус был хорош. Она подогрела суп, а заодно и сакэ.

— Пора бы ему и вернуться, — с беспокойством пробор­мотала О-Сэн.

Теперь она, заслышав шаги на улице, всякий раз выгля­дывала наружу сквозь занавеску на кухонном окне. Уже совсем стемнело, она зажгла огонь в фонаре и села у стола, дожидаясь Гэнроку... Гости из чайных домиков на Окавабате стали расходиться по домам. Оттуда доносились возбу­жденные голоса мужчин, веселые крики женщин и звуки сямисэнов.

— Это здесь, — внезапно послышался снаружи чей-то голос.

— Сейчас я открою дверь, а вы вносите. Только осто­рожней. Осторожней! — произнес другой.

Сёдзи раздвинулись, и вошел знакомый Гэнроку — точильщик Кюдзо. Дурное предчувствие охватило О-Сэн. Не произнося ни слова, она встала из-за стола. Ее глаза смо­трели не на Кюдзо, а на мужчин позади него — в руках у них были носилки. В следующий миг О-Сэн закричала и рвану­лась к дверям.

— Не надо волноваться, успокойся, О-Сэн, — сказал Кюдзо, обеими руками стараясь оттеснить ее от носилок. — Ничего страшного не случилось. Гэнроку выпил лишнего и упал. Его уже осмотрел доктор и приказал уложить в постель.

Едва сдерживая рыдания, О-Сэн быстро постелила. По знаку Кюдзо мужчины внесли носилки и уложили Гэнроку в постель. Кюдзо сел у изголовья и, то и дело утирая со лба обильный пот, поведал, как все случилось. Многие замети­ли, что уже с самого начала пирушки Гэнроку неважно выглядел и вообще чувствовал себя не в своей тарелке. Решили, что виной тому жара, и посоветовали выпить сакэ. Он опрокинул несколько чашечек подряд и вроде бы при­ободрился. За разговором с друзьями он выпил еще и захме­лел. Потом он вышел по нужде и упал.

— Сбежались люди, — продолжил свой рассказ Кюд­зо, — стали его окликать, приводить в чувство, но он ни слова в ответ, лишь громко хрипел. Ну, положили ему на лоб тряпку, смоченную холодной водой, и вызвали доктора. Тот тщательно осмотрел Гэнроку, сказал, что его хватил удар — правда, не сильный, — опасности для жизни нет, нужен только покой, и тогда он быстро поправится. Доктор оставил лекарства и ушел. Так что, как видишь, О-Сэн, бес­покоиться нечего. — Кюдзо снова утер со лба пот.

Слушая Кюдзо, О-Сэн молча кивала, то и дело облизы­вая языком пересохшие губы.

Она окончательно пришла в себя, когда мужчины, оста­вив прописанные доктором лекарства, собрались уходить.

— Спасибовам за хлопоты, — тихо сказала она, прово­див их до двери.

Гэнроку спал, негромко похрапывая. О-Сэн хотела было разбудить деда, но вспомнила, что доктор приказал его не тревожить, и тихонечко села у изголовья.

Правда ли, что удар был легкий и дедушка быстро поправится? А если ему лучше не станет? От кого-то она слышала, что после удара человек не обязательно умирает, но надолго бывает прикован к постели. Что тогда? Что ста­нется с ней? На какие заработки будет она жить? Эти мысли не давали ей покоя, пока она молча глядела на спавшего Гэнроку. Потом О-Сэн вспомнила, что за весь день у нее не было и маковой росинки во рту, а ведь предстояла еще бес­сонная ночь. Она села за стол, подняла крышку с кастрюли, но взглянула на беспомощную фигуру деда, который еще днем, когда она провожала его в харчевню, был бодр и полон сил, опустила крышку обратно, и слезы покатились у нее из глаз.