Сюгоро Ямамото - Красная Борода

— Да, это случилось так неожиданно.

— Ну, дедушка, я думаю, скоро выздоровеет. За него можно не беспокоиться. А вот как быть с тобой? Так ведь ты долго не продержишься. Но ничего — что-нибудь приду­маем.

— Не извольте беспокоиться, я постараюсь как-нибудь справиться, — холодно ответила О-Сэн, взбалтывая мик­стуру для Гэнроку. — Дедушка особых хлопот мне не доставляет. Кроме того, мне помогают соседи. Так что не все так ужасно, как вам представляется.

— Может быть, ты права, но хорошо, если это про­длится дней десять, ну двадцать, а если... — Кота хотел что-то добавить, но, заметив решительный взгляд девушки, осекся и, оставив для больного сверток, поспешно простил­ся.

С того дня он снова стал часто наведываться — то прине­сет лекарство, мол, «оно очень помогает при параличе», то что-нибудь вкусное — «пусть съест хоть немного». Иногда он засиживался, поил Гэнроку лекарствами, менял на лбу полотенца и даже растирал ноги.

— Если будете в чем-нибудь нуждаться, предупредите меня — постараюсь сделать все, что в моих силах. И пожа­луйста, не стесняйтесь, — всякий раз говорил он перед ухо­дом.

— Благодарю вас, — отвечала О-Сэн, отводя глаза в сторону и всем своим видом давая понять, что ей неприятны хлопоты Коты. Она слушала Коту и вспоминала предупре­ждение Сёкити: «Когда я уеду, к тебе непременно начнет подкатываться Кота. Он тоже имеет на тебя виды». Должно быть, Сёкити прав. Если человек по-прежнему приходит и навязчиво предлагает свои услуги, хотя ему отказано в женитьбе и запрещено появляться в их доме, это нечто боль­шее, чем обычное сочувствие. С этим еще можно было бы смириться, если бы в жизни все шло гладко, но теперь, когда на О-Сэн обрушилась беда, настырность Коты наво­дила на мысль, будто он намерен воспользоваться момен­том и втереться в доверие. Женский инстинкт О-Сэн, не собиравшейся изменять данному Сёкити обещанию, подска­зывал ей: надо быть начеку!

Да и вообще следует всегда рассчитывать только на свои силы и не пользоваться услугами других.

Чтобы свести концы с концами, можно брать у соседей вещи в стирку или наняться посыльной. Заработка ей с дедом хватит, чтобы не умереть с голоду. Дело обычное — и никого это не удивит. Так решила О-Сэн, и у нее сразу полегчало на душе.

Когда на следующий день появился Кота, она потребова­ла, чтобы он больше не приходил. Вечер был дождливый. Приятный, освежающий ветер весело позванивал в висев­ший на дверях колокольчик, шевелил бамбуковую штору над входом, выдувал из комнаты застоявшийся воздух.

— Неужели ты так меня ненавидишь? — после долгого молчания спросил Кота, вызывающе глядя на О-Сэн. — Чем я тебе не угодил? Я ведь помогаю вам не из одолжения, не из притворной любезности. С детских лет я привык к Гэнроку, к тебе, особенно к тебе. И я не считаю тебя чужой. Но даже если бы мы не были давно знакомы, разве обыкновенные человеческие чувства не обязывают нас помогать друг другу? Почему же ты считаешь, что я не дол­жен этого делать? Объясни, О-Сэн.

— Я понимаю тебя, Кота, но позволь напомнить тебе один случай — может быть, ты позабыл. В новогодние праздники, когда ты возвращался от нас домой, тебя встре­тил Гондзиро из конторы Ямадзаки...

— Гондзиро? Может быть, но в точности я не помню.

— Зато я запомнила это на всю жизнь, — звенящим голосом произнесла О-Сэн, не в силах подавить вспыхнув­ший гнев. — В тот вечер Гондзиро, завидев тебя, сказал: «Никак молодой хозяин мастерской? Похоже, в приятном настроении изволите возвращаться от своей любовницы?»

— Какая ерунда! Да можно ли принимать всерьез бол­товню этого пропойцы?

— А ты послушай, что говорят соседи. Они распростра­няют и более ужасные слухи. Ты — мужчина, для тебя они, может быть, предмет гордости, а для меня, женщины, это как позорное клеймо на всю жизнь.

— Поверь, я ничего об этом не знал. — Кота опустил голову и надолго замолчал, потом упавшим голосом про­шептал, заикаясь на каждом слове: — Клянусь, мне ничего не известно об этих слухах. Неужели они так тебя расстрои­ли?

— Мне и прежде было противно о них слышать, а теперь, когда у меня на руках больной дедушка, я должна особенно строго блюсти себя. Иначе бог знает что еще ста­нут болтать, если ты по-прежнему будешь сюда приходить.

— Но ведь можно разом покончить со слухами, О-Сэн! Все зависит только от тебя.

— Мне кажется, я уже дала ясный ответ.

— Ну а если я сам сделаю тебе предложение? Неужели ты откажешь? — В глазах Коты вспыхнул огонек. — Я не очень красиво умею говорить, но предлагаю вполне серьез­но: если ты согласна...

— Прошу тебя, не продолжай! Мне это неприятно. Пусть я глупая, несчастная девушка, но...

— Ты несчастная?! — Кота побледнел, потом пронзи­тельно поглядел на нее. — Скажи, О-Сэн, у тебя уже кто-то есть? Ах, какой же я глупец! Мне бы следовало сразу дога­даться.

О-Сэн молча кивнула в ответ. Она спокойно, нет, даже горделиво кивнула, сама удивляясь своей храбрости, потом достала из комода два свертка и положила их перед Котой.

В свертках были деньги, которые принесли О-Тё и Кота, когда приходили проведать Гэнроку. Деньгами О-Сэн постеснялась воспользоваться и положила их в комод.

— Спасибо за сласти и лекарства, но деньги я принять не могу. Передай их О-Тё — и пусть она не сердится.

— Прощай, О-Сэн, — грустно сказал Кота и, захватив свертки, ушел.

На следующее утро О-Сэн пригласила О-Раку посовето­ваться насчет работы.

— Зачем это тебе? — рассмеялась О-Раку. — Ведь семейство Сугиты собирается с вами породниться, а за ними как за каменной стеной. Стоит ли беспокоиться, искать работу?

О-Раку вовсе не хотелось обидеть девушку — просто она считала дело решенным. Пришлось О-Сэн рассказать ей, что ни о каком замужестве не может быть и речи.

— Вот оно что? — удивилась О-Раку. — А я-то думала, что Сугита вам во всем поможет. Ну не расстраивайся — что-нибудь придумаем.

— Я уже не ребенок — мне семнадцать лет, и я готова наняться на любую работу, — сказала О-Сэн.

— Понимаю. Если человек решится, он способен сде­лать даже то, что свыше его сил. Но смотри не ошибись. Наймешься к кому-нибудь, а потом окажется, что работа тебе не по вкусу. Хуже нет — попасть впросак. Я сначала хорошенько подумаю, а потом загляну снова. Не беспокой­ся, ты ведь живешь не в пустыне, и соседи тебе всегда помо­гут.

О-Сэн стала обметывать петли на застежках у таби [36] Таби — носки из плотной ткани. . Сначала она обратилась к учительнице кройки и шитья, но та сказала, что шитьем за плату зани­маться ей еще рано. За стирку или за работу посыльным ей предложили гроши, и она была вынуждена отказаться. Вот тогда О-Раку и предложила заняться обметыванием петель. В те годы таби, как правило, подвязывали шнурками, но в Киото и Осаке уже с весны начали пользоваться застежка­ми. Они крепче держали, а кроме того, позволяли легко и быстро снимать и надевать таби. Появились они и в Эдо. Правда, по-настоящему в моду застежки еще не вошли, и заказов было пока маловато, хотя работа оплачивалась вполне сносно. Главное, О-Сэн могла выполнять ее дома, и это было очень удобно, учитывая болезнь Гэнроку. Таби изготовлялись из хлопчатобумажной ткани или из кожи. Последнее время стали распространяться таби из хлопчат­ки — они были удобны в носке и стоили сравнительно деше­во. Но все же люди предпочитали кожаные — более теплые и прочные. Работать с кожаными оказалось сложнее. Трудно было протыкать иглой дубленую крашеную кожу — то и дело ломались иглы, и О-Сэн постоянно ходила с иско­лотыми пальцами. Но платили за них хорошо. И, если приноровиться, можно было прилично зарабатывать...