Сюгоро Ямамото - Красная Борода

Но теперь с этой двойственностью пора кончать, думала О-Сэн, перед отъездом Сёкити она побещала ждать его и, что бы ни случилось, свое слово сдержит. Он ведь отпра­вился на заработки ради их будущей совместной жизни. И как же ему будет тяжело среди чужих людей, в непривыч­ных условиях...

Теперь думы о Сёкити переполняли все ее существо. Каково ему сейчас? Наверное, уже прибыл в Осаку... Где поселился? Нашел ли подходящую работу? Пора бы и весточку о себе подать. Эти мысли беспокоили О-Сэн, все­ляли в сердце тревогу.

Так миновала осень, наступили первые зимние дни.

В один из первых дней месяца симо [32] Одиннадцатый месяц по лунному календарю. О-Сэн отправилась за покупками. По дороге ее на­гнал Гондзиро из конторы посыльных Ямадзаки и вручил письмо.

— Это от Сёкити, — с противной ухмылкой сказал он.

— Ох! — вскрикнула О-Сэн, чувствуя, что вот-вот лишится чувств. — Как у вас оказалось это письмо? Вы видели Сёкити?

— Случайно встретились в Осаке. Он жив и здоров. Просил вручить вам письмо, но так, чтобы никто не заме­тил.

— Я вам так благодарна!

Гондзиро хотел сказать что-то еще, но О-Сэн быстро пошла прочь, прижимая письмо к груди...

Контора Ямадзаки пользовалась хорошей репутацией. В ней служили пять молодых посыльных, которых направ­ляли в длительные поездки — даже в Осаку. Гондзиро был одним из самых исполнительных и все задания выполнял точно и в срок. Правда, он частенько выпивал. Из-за этой дурной привычки его не раз увольняли, но потом снова при­нимали на службу после клятвенных заверений, что это не повторится.

Почему Сёкити, зная о пристрастии Гондзиро к алкого­лю, попросил именно его передать письмо, думала О-Сэн, возвращаясь домой с покупками. Ведь он, напившись, вполне способен проболтаться — ну если не первому встречному, то соседям. Должно быть, там, на чужбине, так подействовала на Сёкити встреча с человеком из родных мест, а тот пообещал, что сохранит все в тайне. И все же до самого дома О-Сэн не покидало беспокойство: как бы не случилось чего нехорошего...

В тот вечер, дождавшись, когда Гэнроку уснет, О-Сэн убавила огонь в фонаре и стала читать письмо. Оно было очень коротким. Сёкити извещал, что благополучно при­был в Осаку, поселился в доме плотника в районе Досё и по его протекции устроился на работу по специальности. В отличие от Эдо люди в Осаке холодные, безразличные, зато не имеют привычки вмешиваться в чужие дела, и он может жить так, как ему заблагорассудится. Другими слова­ми, никто не станет глядеть на него косо, если он будет на всем экономить. «Писать письма — только расстраиваться, да и получать — тоже. Поэтому я тебе писать не буду, и ты пока тоже ничего не пиши», — добавил он в конце. О-Сэн много раз перечитывала короткое послание. Она догадыва­лась, что в письме, врученном чужому человеку, Сёкити не сообщил и половины того, что хотел. Однако между строк она ощутила его тоску по Эдо, увидала холодное, неласко­вое небо, и вздымаемые ветром тучи пыли на дороге, и мрачные, неприветливые улицы и мосты далекой Осаки. Она словно увидела наяву, как на фоне этого пейзажа Сёкити с ящичком для инструментов бредет по улицам чужого города, где нет ни друзей, ни знакомых, как уклады­вается в холодной комнате в постель, поев неразогретый ужин. Все это представлялось ей чем-то вроде нескончае­мой, тоскливой песни.

Письмо стало поворотным моментом в жизни О-Сэн, хотя сама она это еще до конца не осознала. Она даже вне­шне переменилась. То, что она до сих пор испытывала к Сёкити, походило на чувства семнадцатилетней девушки. Они напоминали сладостное, но смутное влечение, когда еще не ясны границы между реальностью и мечтой. Теперь же, когда она прочитала письмо и представила Сёкити трудящимся не покладая рук в этой далекой и незнакомой Оса-ке, ее влечение, кажется, переросло в настоящую любовь. Причем она воспринимала эту любовь уже не как семнадца­тилетняя девушка, а как взрослая, зрелая женщина.

Однажды после полудня к Гэнроку пришел посыльный с приглашением от Сугиты. Такого до сих пор не бывало, да и о причине приглашения посыльный толком ничего не смог сказать, поэтому Гэнроку отказался, но Сугита при­слал нового гонца — и старик в конце концов был вынужден согласиться... Он отправился после ужина, но не прошло и часа, как возвратился домой с красным от возбуждения лицом.

— Зачем вас приглашали, дедушка? — спросила О-Сэн.

— Н-ничего особенного, — пробормотал он и невер­ными шагами приблизился к О-Сэн. — Вроде бы меня здо­рово накачали...

— Вы и правда едва держитесь на ногах, и от вас так пахнет сакэ.

— Подай мне воды.

— Вы сначала прилягте.

Помогая ему добраться до постели, О-Сэн заметила, что старик все время отворачивается, стараясь не глядеть ей в глаза. С чего бы это, с внезапным беспокойством подумала она, подавая ему воду.

— Еще воды, — пробормотал он, залпом осушив чашку. Потом попросил третью.

— До чего же вкусна вода с похмелья! Я не устану это повторять хоть тысячу раз. В молодые годы, когда я только начинал приобщаться к вину, помнится, выпивал противное сакэ лишь для того, чтобы насладиться чудесным вкусом воды с похмелья, — бормотал Гэнроку.

— Ответьте мне, дедушка, Сугита приглашал вас по какому-то делу? — перебила О-Сэн, настойчиво глядя ему в глаза.

— А как же, конечно, по делу. — Гэнроку ненадолго умолк, что-то обдумывая, потом улегся на постель и, повер­нувшись к О-Сэн, сказал: — Дело касается тебя. Они просят отдать тебя в жены Коте.

— Ой! — вскрикнула О-Сэн и прижала ладонь к щеке, будто получила пощечину. Заметив, какое впечатление произвели на девушку его слова, Гэнроку нахмурился и виновато опустил глаза.

— Ну и что вы им ответили, дедушка?

— Отказал. Извини — я должен был сначала узнать твое мнение.

О-Сэн промолчала.

— Может, мне так поступать не следовало. У Сугиты солидная мастерская, да и Кота завидный жених. Кроме того, супруги Сугита знают тебя с пеленок. Вполне возмож­но, ты была бы счастлива... Но я им отказал. Как только они меня ни уговаривали — я не смог дать своего согла­сия. — Генроку резко приподнялся на постели. — У каждого человека есть свое самолюбие, особенно сильно оно у бедных людей. Ведь самолюбие — это единственное, что позволяет им сохранять достоинство в обществе. Ты, наверное, этого не знаешь: когда была еще жива твоя мать, пришла жена Сугиты О-Тё, села у ее изголовья и попросила отдать тебя в приемыши: мол, Мосити при его скверном характере дочь воспитать не сумеет, сама ты тяжело больна, и в любой момент может случиться самое скверное, а в семье Сугиты О-Сэн ни в чем не будет испытывать недо­статка, и они сделают все, чтобы ее вырастить и воспитать как положено, а поскольку счастье ребенка — заветная мечта родителей, то надо с радостью принять это предложе­ние.