Дмитрий Колосов - Император вынимает меч

— Тогда выпьем за эту руку, царь, наследник александровой славы!

— За царя! За царя!

Осушив до дна. Арат перевернул кубок, плеснув остатнюю каплю прямиком на ковер. Потом он сел. Заключительные слова сгладили неловкое впечатление от речи Арата, но соседи, в их числе и царь, нет-нет да искоса поглядывали на ахейца. Друзья недоумевали, к чему Арату взбрело в голову в столь торжественную минуту заводить подобные речи, враги злорадствовали, полагая, что стратег накликал на себя скорую немилость. Мегалей, красавчик с коротко обрезанной бородкой и тонкими усиками, пошел еще дальше — он потянулся за куском мяса к блюду, стоявшему подле Арата, и, не донеся, оборонил этот кусок прямо на плащ ахеянина.

— Извини… Друг! — ухмыльнулся стратег. — Что-то мы сегодня одинаково небрежны: я — в жестах, ты — в речах.

Арат не ответил, не желая бранчливой ссоры. Но Мегалей искал ее, этой ссоры, но так, чтобы подлое желание не приметил царь. Поднимая кубок во время третьего тоста, который произносил Деметрий из Фар, Мегалей плеснул вином на одежду Арата. Но она была и без того нечиста, так что ахеец оставил без внимания и новую дерзость.

Придворные склоки, они начались с тех пор, как Филипп пришел к власти. Если Досон держал свое окружение твердой рукой, не приближая в опасную близость ни одного, дабы не вызвать зависть у прочих, Филипп был слишком юн и неопытен для разумного умерения дружеских чувств. Он быстро подпал под влияние искушенных в интриге вельмож, бывших для Досона лишь слугами. Для юного царя ж они стали наставниками и учителями. Пятеро вельмож, враждовавших друг с другом. Шестым был Арат, к советам которого Филипп прислушивался скорей в подражание дяде, а отнюдь не из-за той славы, какой чтили многомудрого ахеянина — даже враги. Ведь Арат был овеян славой великих свершений, какими не могли похвалиться ни Апеллес, первый министр Филиппа, ни Леонтий, стратег пельтастов, ни Мегалей, крючкотвор-архиграмматик. Царь прислушивался к словам Арата еще и оттого, что тот не был замешан в придворных интригах. Он не вынашивал корыстных помыслов, не мечтал о власти, большей, чем его наделили сограждане, был равнодушен к богатству, а слава-Арат имел славу, о какой только можно было мечтать. И потому он был подчеркнуто выделяем царем, и потому был ненавистен вельможам, мечтавшим о таком же почете…

Мегалей надуманно неловким движением толкнул Арата в бок.

— Поосторожней! — пробурчал старик.

— Ах, прости, славный Арат! — насмешливо воскликнул министр.

Уже было выпито немало, но пирующие без устали опрокидывали все новые и новые чаши, изредка отходя от стола, чтоб облегчиться. Царь увлеченно беседовал о чем-то с Деметрием из Фар, когда Мегалей, воспользовавшись увлеченностью Филиппа, выбил кус мяса из пальцев Арата.

— Ой, прости меня… Друг! Я так неловок.

— Пьян, как скотина! — подтвердил Арат.

— Что?! — угрожающе протянул македонянин.

— Что слышал!

Мегалей не стал связываться, ибо был храбр скорей на словах и владел мечом хуже Арата, испытавшего крепость клинка во многих сражениях.

Совсем стемнело. Факелы с трудом разрывали полночную тьму, зажигая зыбким мерцанием драгоценные кубки в руках пирующих и блюда, почти освобожденные от яств. Гости начали разбредаться, бережно подхватываемые своими слугами. К Арату приблизился сын. Наклонившись, он негромко шепнул:

— Идем, отец?

— Да. — Арат встал и поклонился Филиппу. — Благодарю за угощение, царь.

— А, уже уходишь? — равнодушно спросил Филипп: обличительные слова, брошенные Аратом, задели его. — Побудь еще!

— Нет, пора. Стар я уже для долгих застолий.

— Тогда ступай и хорошенько выспись. И прими в подарок вот это!

Филипп протянул Арату свой кубок, сплошь усыпанный сверкающими камнями. Лицо завистливого Мегалея — различимо даже во тьме — почернело от злобы.

Арат взял и, еще раз поклонившись, шагнул от костра. Сын последовал за ним, но тут его окликнул Апеллес.

— Друг мой, объясни мне вот что…

Министр стал что-то негромко втолковывать Арату-младшему, а старик неторопливо пошествовал дальше…

Что случилось дальше, засвидетельствовано Полибием. Покуда Апеллес отвлекал аратова сына, тоже Арата, Леотий и Мегалей, пьяные и оттого еще более озлобленные, набросились на Арата. Сначала они поносили его, именуя старикашкой и вором, потом принялись швырять комьями земли, а довершение принялись и избивать, вырывая дареную чашу.

— Отдай кубок, nec! — кричали они.

Арат закричал. На крик прибежали пировавшие неподалеку ахейцы. Разобравшись в происходящем, они бросились на подмогу Арату и хорошенько намяли бока Леонтию с Мегалеем. Тогда Леонтий, муж здоровенный, кликнул на помощь своих пельтастов. Те выхватили мечи, ахейцы последовали дурному примеру. Пролилась кровь…

Филиппу лично пришлось разнимать дерущихся. Поутру он разобрался в происшедшем и жестоко ругал Леонтия с Мегалеем, а заодно и Апеллеса, виновного не менее прочих. Те злобно и порой дерзко огрызались царю. Филипп стерпел эту к себе непочтительность. Потом он призвал Арата, с царственной щедростью наградил и просил позабыть про обиду.

— Все кончено! — успокаивал царь старика. — Больше они не посмеют тебя оскорбить. Покуда я жив, никто не посмеет! Все кончено…

— Да, — согласился Арат.

Но случилось иначе. История с кубком имела свое продолжение. Царь не забыл обиды, нанесенной — не Арату, ему! Слуги осмелились дерзить царю, претендуя на равенство с порфироносцем. Государь — если он и впрямь государь — не волен прощать такой дерзости. Если Филипп терпел едва скрываемое пренебрежение своих советчиков год иль два назад, лишь приняв скипетр из холодеющих рук дяди, со временем (простите, за тавтологию!) времена изменились. Он вырос и возмужал, и сделался искушен в делах государственных и бранных. Он не желал более терпеть над собою опеки, как и подобает вести себя царю, претендующему быть великим. И Филипп не простил.

Первым царь избавился от Леонтия, любимого солдатами и оттого во много опасного. Отправив пельтастов Леонтия в поход, царь приказал арестовать стратега по обвинению в пособничестве Мегалею, за коего Леонтий поручился залогом и словом, и который, опасаясь расправы, бежал. Пельтасты в своем обожании предложили залог за беспутную голову генерала. Царь воспринял желание, как свидетельство верной измены.

— Вам надлежит любить государя, а не его слугу! — сказал он, отвергая просьбу пельтастов.

Леонтий был казнен. Мегалей укрылся в Фивах, подбивая оттуда этолян к войне против Филиппа. Царь потребовал от фиванцев выдать предателя, и тот, не дожидаясь, когда его схватят, отравился. Так же поступил и Апеллес, прихвативший с собой в царство Аида сына и любовника.