Дэвид Ирвинг - Вирусный флигель

Правда, не только эти устрашающие цифры являлись аргументом против строительства; один из наиболее талантливых сотрудников Хартека доктор Гейб разработал совершенно новый процесс двойного температурного обмена с использованием сероводорода (ныне он широко применяется в Америке). Новый процесс позволял снизить и стоимость завода, и стоимость производства тяжелой воды. На бумаге он выглядел идеально, поскольку по расчетам коэффициент разделения получался очень высоким. Хартек и Гейб подробно рассмотрели возможности процесса, но сочли преждевременным рекомендовать его. Они боялись непредвиденных технических трудностей, связанных с применением агрессивного сероводорода.

Нерешительность Эзау усугублялась еще и опасениями, что тяжелая вода вообще может оказаться никому не нужной, если хотя бы один из методов получения урана-235 принесет успех. Ведь тогда вряд ли кто оправдал бы его решение затратить многие миллионы марок на ставший ненужным завод. Он и без того чувствовал, что зашел слишком далеко, одобрив контракт на строительство в Лейне завода высокой концентрации мощностью полторы тонны в год, который должен перерабатывать практически все доставляемые в Германию полупродукты тяжелой воды. Впоследствии Эзау вспоминал: «Строительство этого завода должно было вестись вне всякой очереди, чтобы как можно скорее получить тяжелую воду для большого эксперимента. Ведь, исключая остатки тяжелой воды в Веморке, они могли рассчитывать лишь на низкоконцентрированную тяжёлую воду (меньше одного процента) из Мерано и в количестве не более тонны в год. Теперь немецким ученым следовало полагаться только на возможности самой Германии».

В своем последнем отчете, в 1943 году, Эзау, сообщая об успехах работ по разделению изотопов урана, упоминает только два метода: метод шлюзования изотопов и метод ультрацентрифугирования. Только эти два метода, по мнению Эзау, имели шансы на успех. Но именно тогда доктору Багге приходилось начинать все сначала: во время очередного налета на Берлин в здание фирмы «Бамаг-Мегуин» попала бомба и новый макет ультрацентрифуги, а также все чертежи погибли.

Первой, разумеется, почувствовала на себе результаты бомбардировки Веморка группа Дибнера. Как помнит читатель, эта группа провела два очень важных эксперимента и готовилась к проведению следующего, который позволил бы определить размеры критического тяжеловодного реактора. В отчете Эзау говорилось: «Они планировали увеличение своего реактора, но теперь это неосуществимо из-за прекращения производства тяжелой воды». Дибнер не только не получил новой, но его вынудили передать все свои запасы тяжелой воды Гейзенбергу для большого эксперимента.

Дибнеру пришлось сделать это, даже несмотря на то, что Гейзенберг еще не получил нужных ему урановых пластин. Задержка, возможно, объяснялась трудностью их изготовления. Но, видимо, сказалось и недостаточное внимание к производству урана, ставшее весьма заметным в 1943 году. Так, за год «Дегусса» произвела всего четыре тонны металлического урана, но в то же время три тонны тория. Фирме не удалось еще преодолеть технические трудности при сплавлении урана в слитки и при прокатке пластин. К тому же у нее имелись и другие причины для оправданий — нехватка запасных частей и оборудования, перебои в снабжении из-за усиливающихся бомбардировок.

Невнимание к производству урана дорого обошлось немецким атомщикам. Под давлением фактов, полученных в ходе успешных экспериментов Дибнера, было принято решение об изготовлении урановых кубиков. Но оно запоздало. Кубиков успели сделать всего несколько сотен. И тут в один из ночных налетов на Франкфурт все заводы фирмы «Дегусса» сгорели дотла. Производство прекратилось.

Трудно сказать, кого следует больше всего винить в резком замедлении атомных исследований в 1943 году — Эзау или ученых. Однако в среде немецких атомщиков его невзлюбили и всю вину возлагали на него одного. Читатель помнит, что могущественный председатель Фонда кайзера Вильгельма не терпел Эзау и, что было особенно плохо для Эзау, сам министр Шпеер считал его совершенно неприемлемой фигурой на посту полномочного представителя. Словом, Эзау пришлось уйти. В том году ему исполнился 61 год.

Закулисная возня, окончательно решившая его судьбу, длилась довольно долго. Еще 23 октября шеф Эзау профессор Менцель беседовал в Мюнхене с профессором Вальтером Герлахом. Менцель не торопился объяснить цель беседы. И гостю лишь оставалось вслед за хозяином приналечь на шнапс. Внезапно Менцель спросил Герлаха, как отнесется он к предложению принять на себя руководство физическим отделом Имперского исследовательского совета, иными словами, занять пост Эзау.

Трудно объяснить, почему выбор пал именно на Герлаха, этого худощавого рейнландца с птичьим лицом. Ведь Герлах не имел никакого отношения к немецким атомным исследованиям, а его участие в военных исследованиях к тому Бремени было связано исключительно с работами для военно-морских сил. Он занимался торпедами и создавал большие безмагнитные установки. В 1940 году Герлах руководил всеми работами в области взрывателей для торпед, уделяя особое внимание магнитным неконтактным взрывателям. Одновременно он заведовал кафедрой в физическом институте Мюнхенского университета. Этот спокойный, сдержанный человек, ученый академического склада и страстный цветовод, находился в отличных отношениях со всеми ведущими немецкими физиками. И хотя одной из его черт была доходящая до грубости откровенность, он в то же время обладал способностями к дипломатическому лавированию между рифами и мелями политических интриг, непрерывно существующих в авторитарном государстве. К тому же он умел обращаться с СС.

Герлах не торопился с ответом. Он оставил себе время подумать. И Гейзенберг, и Ган уговаривали его принять предложение. Вскоре Герлах решился. Но поставил очень жесткие условия: на новом посту ему должна быть предоставлена абсолютная власть и безраздельное право распоряжаться по собственному усмотрению всеми находящимися в его ведении фондами и решать, какому институту и сколько выделять средств и материалов. Институт Гейзенберга не должен был оставаться на особом положении (говорят даже, что амбиция Гейзенберга вызывала у Герлаха подозрения). Кроме того, Герлах потребовал для себя права аннулировать призывные повестки любому из научных работников. Все эти права Герлах получил.

Через пять дней, 28 октября, Менцель вызвал Эзау и заявил, что министр Шпеер и он сам не удовлетворены отчетом о руководстве физическим отделом Имперского исследовательского совета. Эзау тотчас написал прошение об отставке с обеих должностей. Тем временем Менцель послал запрос Шпееру о назначении нового полномочного представителя. Запрос был лишь пустой формальностью; еще за несколько дней до того они со Шпеером обо всем уже договорились.