Аркадий Ваксберг - ИЗ АДА В РАЙ И ОБРАТНО

40. Там же. С. 344. С присущим ему коварством Сталин через несколько лет «открестится» от своего участия в этой грандиозной афере и взвалит всю вину на Молотова. Леонид Николаевич Ефремов, ставший в октябре 1952 года членом ЦК (он был тогда первым секретарем Курского обкома партии), присутствовал на первом, после XIX съезда, пленуме и записал (судя по всему, весьма точно) речь вождя (в отличие от того, что сделал потом по памяти Константин Симонов, не в изложении, а текстуально). «Для чего это (предложение о «передаче Крыма евреям») ему (Молотову) потребовалось? Как это можно допустить? На каком основании товарищ Молотов высказал такое предложение? У нас есть Еврейская автономия. Разве этого недостаточно? Пусть развивается эта республика. (Забыл, что никакая она не республика? О том, как вождь способствовал ее «развитию» в то время, речь впереди.) А товарищу Молотову не следует быть адвокатом незаконных еврейских претензий на наш (!) советский Крым». См.: Ефремов Л.Н. Дорогами борьбы и труда. Ставрополь, 1998. С.12.

41. Там же.

42. Неправедный суд. М., 1994. С. 43 и 379.

43. Драматичная история создания и запрета «Черной книги» отражена во многих документах. См.: ГА РФ. Ф. 8114. Оп. 1. Д. 967. Л. 15-20; РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 125. Д. 438. Л. 214-221.

44. ГА РФ. Ф. 8114. On. 1.Д. 792. Л. 150.

45. Там же. Л. 56.

46. Там же. Л. 62-63.

47. Там же. Л. 64.

48. Рубцов Юрий. Alter ego Сталина. М., 1999. С. 288.

49. Бажанов Борис. Воспоминания бывшего секретаря Сталина. М., 1990. С. 82.

50. ГА РФ. Ф. 8114. Оп. 1. Д. 792. Л. 65 67.

Третий и последний митинг «еврейской общественности» прошел в Москве совсем незаметно. Он состоялся 2 апреля 1944 года и, в отличие от двух предыдущих, по радио не транслировался. В этом сказалась не только кардинально изменившаяся политическая ситуация, о чем уже шла речь, но и острое недовольство тем, как прошел второй митинг. Больше всего Кремль и его подпевал беспокоили не банальные обличения фашизма, чем занимались все ораторы, а открытое возмущение поднимавшим голову антисемитизмом: в контексте с инвективами против немецких оккупантов это возмущение читалось как осуждение «своей» ксенофобии, не отличающейся от той, что принес с собой гитлеризм.

Печальный курьез состоял в том, что самые бранные слова в адрес ЕАК и его руководителей содержались в доносе, который направила в ЦК так называемая «Информационная служба» Коминтерна за подписью заведующего отделом печати его Исполкома – «Фридриха». Под этим конспиративным псевдонимом скрывался чешский коммунист Бедржих Геминдер, который вскоре станет членом ЦК КПЧ, а затем – по указанию из Москвы, – после комедии суда, будет повешен как воинствующий сионист и американский шпион. В своей записке, не предвидя, естественно, судьбы, которая его ожидает, он утверждал, что материалы второго митинга и последовавшего за ним пленума ЕАК «льют воду на мельницу фашистов», что члены ЕАК «отличились недопустимым зазнайством и кичливостью касательно роли евреев в Отечественной войне», а главное – на митинге и на пленуме ЕАК «были допущены грубые, политически вредные промахи». «Промах», как явствует из пространного доноса, состоял лишь в одном: «писатель тов. Эренбург призывал в своем выступлении бороться против антисемитизма»[1].

Вряд ли эта секретная «докладная записка» была доведена до сведения писателя тов. Эренбурга, иначе он не повторил бы на третьем митинге то же самое, что сказал на втором, только еще острее и еще категоричней: «В мусорной яме истории гитлеровцы подобрали антисемитизм. Они воскресили забытые предрассудки, осмеянные суеверия. Фашистов не переубеждают. Фашистов убивают. Советский народ выжжет фашистов. Но он не потерпит на своей земле и эрзац-фашизм (яснее не скажешь! – А. В.). Трупный яд опасен для всех народов. Предрассудки распространяются быстрее, нежели познания. Прививку нужно найти, изготовить, переслать, а микробы путешествуют без виз и без лицензий»[2]. Слишком прозрачные эвфемизмы эссеиста были понятны любому, поэтому они и увидели свет лишь в малотиражной, не привлекшей к себе внимания, брошюре через год после того, как были произнесены, когда реальной опасности уже не представляли.

В свою очередь другие члены ЕАК ни о каком «эрзац-фашизме» не обмолвились ни словом. Напротив, они гнули совсем в другую сторону – туда, куда им было велено гнуть их кураторами и надзирателями. «Одной из существенных задач нашего комитета, – вещал перед своими слушателями Шахно Эпштейн, – является беспощадная (именно так! – А. В.) борьба (нет, не с антисемитизмом. – А. В.) против всяких нездоровых узконационалистических настроений. Нам надо разоблачать эти настроения и пресекать в корне всякое нытье и хныканье в нашей среде»[3]. Что касается антисемитизма, который Эпштейном ни разу не назван по имени (вместо этого слова он употреблял безликое, хотя и понятное аудитории, выражение: «пережитки мрачного прошлого»), то «отдельные проявления таких пережитков», предупреждал он, ни в коем случае «не следует раздувать, обобщать и преувеличивать»[4].

По чьей подсказке вся эта чушь произносилась, кто давал указания и шлифовал формулировки – на этот счет гадать не приходится. И нет оснований ни в чем упрекать несчастных еаковцев: их загоняли в угол, ставя жесткие и жестокие условия, при соблюдении которых только и мог какое-то время уцелеть комитет и его активисты. И тем не менее комитет продолжал еще действовать, уже смирившись с тем, что «крымский варирант» провален: Сталин повелел его сдать в архив, продолжая, однако, блефовать с американцами – надеялся еще что-то у них урвать.

Кремлевское иезуитство наглядно проявилось в том, что руками журналистов-евреев, сотрудничавших с комитетом и получавших от него (формально – от Совинформбюро) командировки для поездок по своей стране и за границу, ЦК и Лубянка стремились получить материалы о «взрыве» так называемого «еврейского национализма» и о той опасности, которую тот представляет. С этой целью ряд сотрудников был отправлен осенью 1944 года в оккупированные («освобожденные»; точнее, действительно освобожденные, без всяких кавычек, и тем самым автоматически оккупированные) Прибалтику, Румынию и Болгарию для получения «объективной» информации на этот счет. Их отправляли не затем, чтобы узнать, в какой помощи нуждаются уцелевшие от гитлеровского геноцида евреи, а чтобы сами еврейские посланцы возмутились наличием еще не искорененных национальных чувств. И, конечно, получили то, что хотели.

В Литву поехала Эмилия Теумин – журналистка, переводчица, деятельница международного коммуннистического движения. Вернувшись, она покорно докладывала своим шефам: «Среди еврейского населения (какое там население – от бывшей еврейской общины Литвы остались жалкие крохи… – А. В.) очень сильны сионистские настроения. ‹…› Евреи чрезвычайно подозрительны и мнительны. Всюду им чудится антисемитизм и презрение, которых, конечно, со стороны советской администрации нет и в помине»[5]. От Эмилии не отставали верный сталинский лакей Яков Хавинсон (журналист, публиковавшийся под псевдонимом «Маринин», – это имя, как, впрочем, и имя Теумин, нам еще встретится), а также журналисты Оскар Курганов (Эстеркин) и Лев Огнев (Бронтман). Они с негодованием докладывали о том, что «Румыния и Болгария, особенно редакции издающихся в этих странах газет и журналов, засорены лицами сионистской направленности, которые могут причинить много вреда»[6].