Николай Никитин - Северная Аврора

Пролетарский Питер смело глядел в лицо врагу. В эту тяжелую пору питерские рабочие по зову партии большевиков вернулись к своим станкам, чтобы снова наладить военную промышленность. На заглохшей было Выборгской стороне ожили заводы. Оживилась и Невская застава. Задымили фабричные трубы в Московско-Нарвском районе. И старые, прославленные пушечные мастерские Путиловского завода вновь стали выпускать орудия и железнодорожные батареи.

Питерские рабочие думали только об одном; дать как можно больше патронов, снарядов, оружия и одежды бойцам Рабоче-Крестьянской армии.

Первыми шли в эту новую армию представители закаленного в октябрьских боях питерского пролетариата. Над воротами казарм ярко горели ленинские слова: «Победа или смерть!» Казармы наполнялись вооруженными людьми в косоворотках, кожаных куртках и рабочих блузах…

Андрей Латкин также решил вступить в один из создававшихся красноармейских отрядов. Вчера ему удалось встретиться с комиссаром Павлом Игнатьевичем Фроловым.

Комиссар настороженно и недоверчиво оглядел узкоплечего юношу в студенческой фуражке.

– Имейте в виду, товарищ, – сказал комиссар, – нам, быть может, придется сражаться не только с немцами, но и с нашими бывшими «союзниками». Вы, конечно, знаете, что происходит в Мурманске…

– Знаю, – ответил Андрей. – Я ко всему готов. Я не могу сидеть сложа руки в этот страшный час. Я буду сражаться, не щадя своей жизни, там, где мне прикажет советская власть!

Комиссар, видимо, остался доволен этим ответом. Во всяком случае, через час Андрей был принят в число бойцов первого отряда, именовавшегося «отрядом Железной защиты».

Отряд стоял на Фонтанке, в Проходных казармах. По распоряжению комиссара Андрей Латкин был назначен культработником, но такой должности в отряде не имелось, и Андрея условно приписали к команде разведчиков, которую возглавлял Валерий Сергунько, восемнадцатилетний паренек, питерский рабочий и красногвардеец. Сергунько знал о том, что Латкин приписан к нему временно, но, принимая от него документы, сделал вид, что ему ничего не известно.

– О гранате понятие имеешь? – спросил Валерий, окинув строгим взглядом щуплую фигуру стоявшего перед ним студента.

– Нет.

– А из винтовки стрелять тоже, поди, не умеешь?

– Не умею, – чистосердечно признался Андрей.

Валерий обернулся к сидевшему на голых нарах пожилому широкоплечему бойцу с круглым, добродушным лицом:

– Видал, Жарнильский?

Пожилой боец, ничего не ответив, беззлобно ухмыльнулся.

– Ну, ничего… Научим! – важно заметил Сергунько, поигрывая озорными глазами. Он взглянул в документы Андрея: – Латкин? С этой минуты будешь подчиняться мне.

– Есть! – коротко отозвался Андрей. Ему хотелось, чтобы ответ прозвучал лихо, как у заправского солдата, но, видимо, это не вышло, потому что Сергунько переглянулся с Жарнильским и чуть заметно усмехнулся.

Андрей невольно покраснел, нахмурился и твердо решил, что никуда из команды разведчиков не уйдет и никакой культработой заниматься не будет.

Все это было вчера. А сегодня Андрей Латкин уже сопровождал комиссара Фролова, отправившегося в военный комиссариат Северной коммуны за получением срочных инструкций. После разговора в комиссариате Фролов намеревался побывать в Смольном. Андрея он взял с собой для связи, на всякий случай, так как телефоны в казармах не действовали.

Сидя в саду и дожидаясь комиссара, Андрей следил за людьми, выходившими из углового подъезда Главного штаба. Солнце уже закатилось. Небо слегка потускнело. Приближалась белая ночь.

На каменной лестнице Главного штаба горела одинокая электрическая лампочка. Несмотря на летнюю жару, в здании штаба было холодно, как в старинной замковой башне.

Фролов долго ходил по темным коридорам, пока, наконец, не добрался до приемной. Здесь было почти так же темно, как в коридорах. Настольная лампа под зеленым канцелярским колпаком не могла осветить эту огромную комнату, из-за письменного стола навстречу Фролову поднялся жилистый и стройный молодой человек в длинном френче офицера царской армии, но, разумеется, без погонов. Волосы его были аккуратно расчесаны на прямой пробор.

Фролов протянул свои документы.

– Прием окончен, – устало сказал молодой человек. – Из какой части?

– Из первого отряда «Железной защиты». Комиссар Павел Фролов.

– Товарищ Семенковский занят.

– Он меня вызывал. Я явился точно. Как было указано.

– Присядьте, – сказал адъютант. – Я доложу.

Вдоль стен были расставлены массивные старинные кресла. Фролов сел. Окна приемной, обрамленные тяжелыми зелеными шторами, выходили на Дворцовую площадь.

Адъютант полистал бумаги, затем отложил их в сторону и, закурив, погрузился в чтение какой-то книжки.

Просидев с полчаса, Фролов встал и принялся расхаживать по приемной вдоль длинных и высоких шкафов. За их стеклянными дверцами стояли толстые тома приказов и распоряжений царского военного министерства. Из глубины приемной доносилось тиканье старинных английских часов в. узком, высоком футляре из красного дерева.

Все в этой парадной комнате раздражало Фролова, начиная с неудобных фигурных кресел и кончая портретами нарядных военных XVIII века в роскошных цветных камзолах с кружевными манжетами и с тоненькими, точно карандаши, шпагами в руках. Из некоторых рам холсты были вынуты. «Царей изъяли», – усмехнулся Фролов.

Впервые он попал сюда в памятную ночь Октябрьского штурма. Это было всего восемь месяцев назад. Сверкающие золотистым блеском паркеты трещали тогда под каблуками кронштадтцев. Матросы искали тайную радиостанцию штаба Керенского. С тех пор Фролову не пришлось бывать в этом здании. Сейчас его возмущало, что вылощенный адъютант расположился здесь, как дома.

– Когда же Семенковский меня примет? – нетерпеливо спросил он. – Целую ночь мне ждать, что ли?

– Илья Николаевич занят, – сказал адъютант. – У него товарищи из Архангельска: заместитель председателя Архангельского исполкома Виноградов и губвоенком Зенькович и еще два штабных генерала.

Фролову показалось, что последние слова были сказаны с особой, почтительной интонацией. «Да уж и ты сам, – подумал он, – не генеральский ли сынок?»

Часы пробили полночь. Часто звонил телефон. Адъютант с видимой досадой отрывался от книги и либо соединял звонивших с Семенковским, либо отдавал распоряжения сам. Все это он проделывал с видом человека, вынужденного выполнять обязанности, которые он глубоко презирает. Кончив очередной телефонный разговор, он тотчас снова принимался за чтение.

Проходя мимо стола, Фролов заглянул в книгу.

– Английская, – пробормотал он, и раздражение его еще усилилось.