Паулина Гейдж - Дворец грез

— Твое умение впечатляет, врачевательница Ту, — с легкой улыбкой сказал царевич. — Мы очень благодарны тебе. Когда закончишь, сходи помойся и перекуси. Я побуду с ним, пока ты не вернешься.

Мне вспомнились ядовитые слова Аст-Амасарет, и я на миг задумалась: он находится здесь, потому что его по-настоящему беспокоит здоровье отца или просто хочет показать себя заботливым и преданным сыном? Прочих царских сыновей я видела лишь мельком — на празднике да иногда в коридорах дворца. Они были для меня всего лишь тени, призрачные фигуры, о которых ни Гуи, ни его друзья никогда не упоминали.

— Благодарю тебя, мой царевич, — ответила я. — Ты очень добр ко мне.

Я тотчас же повернулась к фараону, потому что сам Паибекаман важно принес мне мясо из кухни.

Позднее, помывшись и переодевшись, я вернулась во дворец, и царевич сразу исчез. Фараон еще спал, но и во сне его беспокоила боль. Когда я забралась на диван, что принесли для меня, он что-то пробормотал и вздрогнул. Солнце село, и ночные тени подкрадывались ко мне. Слуги принесли еду и питье, от которых я отказалась, и зажгли лампы. Я дремала урывками, просыпаясь иногда, чтобы наклониться над царем и убедиться, что с ним все хорошо.

В какой-то момент, когда ночь уже полностью окутала дворец, Рамзес пришел в сознание. Я тут же подскочила к нему и увидела, что из раны сочится кровь, пачкая простыни.

— Это ты, Ту? — прохрипел он. — Моя нога занемела и горит, и я очень хочу пить.

— Я не хочу убирать мясо до следующего вечера, мой повелитель, — сказала я, наливая ему пиво и помогая сесть. — Выпей, и я дам тебе еще маку.

— У меня от него болит голова, — пожаловался он. — А где мои жрецы? Боги видят, что я достаточно делаю для этих мошенников! Почему они не читают здесь свои заклинания?

— Думаю, они ждут, что ты призовешь их, — ответила я. — Но, Рамзес, ты же не болен. И в тебя не вселился демон, которого следовало бы изгонять, поэтому не нужны никакие песнопения.

— Не называй меня по имени, — мягко поправил он меня, — ибо мне нет равных в Египте.

Он осушил бокал пива большими глотками, и, когда он закончил, я обтерла ему лицо.

— Ты не хотел бы умыться, мой повелитель? — спросила я. — Пусть слуги еще раз поменяют белье?

Не дожидаясь его согласия, я подала слугам знак и встала в изголовье царского ложа, пока они ловко и умело перестилали ему постель. Потом я дала ему еще маку, устояв перед желанием осмотреть его ногу. Его лихорадило, но этого и следовало ожидать. Я молилась, только чтобы не распространилась ухеду.

Он снова уснул, вернее, впал в наркотическое забытье, и я задремала тоже; когда я вдруг проснулась, было почти утро, в ногах сидел царевич Рамзес и смотрел на меня.

— Как он? — просто спросил царевич.

Я с трудом приподнялась.

— Моя мать навестит его позже, Аст-Амасарет с тревогой ждет вестей. Храмы целую ночь были полны обеспокоенными придворными, что молились о нем.

— Но зачем? — выпалила я спросонья. — Конечно, когти были грязными и рана серьезная, но не смертельная.

Царевич пожал плечами:

— Потому что смерть фараона сейчас повлекла бы за собой много проблем, возможно, даже кровопролитие. Некоторые из моих братьев будут претендовать на власть, и храмы поддержат их. Пообещают что-нибудь армии, чтобы заручиться поддержкой военачальников. Только мой отец пытался примирить храм и дворец.

— По зачем примирять их? — спросила я. — Он царь. Он бог. Пусть твердо поставит жрецов на место!

Тихий смех с ложа заставил нас обоих резко обернуться. Фараон наблюдал за нами из-под опухших век. В его взгляде были и настороженность, и веселье.

— Голос оскорбленной невинности! — сказал он. — И как может ваш царь поставить на место служителей богов, дорогая Ту? Может быть, вымести их страусовыми перьями? Или вынудить к повиновению Посохом, или щелкнуть их Цепом? А как насчет Сабли? [76] Посох, Цеп и Сабля — атрибуты царской власти. Ага, есть еще одна возможность. — Он попытался сесть, и царевич бросился ему на помощь. — Можно обратиться за помощью к иноземным царствам. Сказать: «Пришлите мне людей и оружие, чтобы загнать жрецов Египта обратно и пределы их храмов и забраковать земли, принадлежащие богам, а наградой вам будет сердечная благодарность. Конечно, Египет не может предложить вам больше, потому что его богатства проходят через руки бога и прямым путем поступают другим богам». И что дальше? — Он снова рассмеялся и тут же застонал, схватившись за бедро. — Потому что мой святой отец Осирис Сетнахт Прославленный завещал, чтобы было так. Он обещал богам земли и золото, если они снова обернут свои лица к Египту, если они простят его, вернут ему его былое могущество. Должен ли его сын нарушить данную клятву и навлечь на эту страну гнев богов? Так уже было. — он был распален и взволнован.

— Это не мои слова, а твоей врачевательницы, — мягко напомнил ему царевич. — А ее голос — это голос большинства твоих подданных, отец. Клятва была дана моим дедом. Если бы он знал, что добыча золота на наших копях в Нубии сокращается, что торговля со странами Великой Зелени медленно приходит в упадок, что Фивы постепенно становятся центром власти и влияния жрецов и верховный жрец Амона живет в большей роскоши, чем воплощенный бог, разве не освободил бы он тебя от любой вины, зная, что стране неотвратимо грозит упадок?

— Жрецы не угроза Престолу Гора, — раздраженно прервал его Рамзес, — Они алчны и корыстны, но они знают, что народ не потерпит никакой угрозы самим основам Египта. Что ты хочешь, чтобы я сделал? Призвал армию и перебил их? Я не верю армии. Я не верю никому, даже тебе, мой загадочный сын. Кроме того, боги могут мстить. Их слуги священны.

— Рабочие на строительстве гробниц недовольны, — сказал царевич. — Продукты поступают нерегулярно, в то время как зерно ссыпается в закрома Амона в Фивах.

— Достаточно! — громко прервал его Рамзес. — Я делаю что могу. Разве я не открыл вновь медные копи в Аатаке в этом году и не послал наместников добывать бирюзу в Мафеке? Разве я не развернул тысячи наемников вдоль границ и не приказал им охранять маршруты караванов? Разве я не веду переговоры с Сирией и Пунтом во имя процветания Египта?

— Все наши доходы идут в сокровищницы богов! — горячо возразил ему сын.

— Хватит, я сказал! — прикрикнул на него отец. — Стоит тронуть богов — Египет падет! Он падет! Я знаю, о чем сердито бормочут недовольные, их речи дышат изменой! Они не понимают!

Я слушала, ошеломленная, этот спор, но при упоминании об измене очнулась. Второй раз за много дней было произнесено это слово, и меня затрясло от мрачного предчувствия. Я подошла к фараону.

— Лежи спокойно, мой повелитель, — сказала я. — Не делай резких движений. Ты испортишь всю мою работу. Смотри, уже светает. Я слышу жрецов у дверей, они готовятся пропеть хвалебный гимн. Успокойся.