Вальдемар Лысяк - Ампирный пасьянс

По странной иронии судьбы, Бруммель, тот самый "король денди" в прошлом, с которым леди Стенхоп переписывалась много лет, в то же самое время прозябал точно в такой же бедности в небольшой нормандской деревушке, совершенно забытый и покинутый. Король и королева экстравагантности эпохи Романтизма догорали совершенно одинаково. И вместе с ними догорало что-то еще, большее, что сложно назвать, но нечто весьма красивое. Жаль, что истинная красота, как правило, издыхает в лохмотьях.

В конце концов, Эсфирь отослала доктора и большую часть слуг, после чего убила лошадей, которых не было чем кормить. По ее приказу это сделал Осман Чоош. Хозяйка вызвала его к себе и, лежа на софе, с которой не почти поднималась последние несколько месяцев, приказала:

– Осман, выведи лошадей на двор и, прежде чем убить их, шепни каждой на ухо: хватит, ты уже достаточно наработалась на земле, а твоя хозяйка, которая так тебя любит, не желает, чтобы после ее смерти ты попала в руки какого-нибудь жестокого человека.

При жизни она оставила только несколько животных, в том числе и замечательную кобылу, которую много лет готовила для Мессии, чтобы он когда придет на землю – мог въехать на ней в Иерусалим.

"Царица Пальмиры" умирала практически в одиночестве, грязная, в комнате с дырявой крышей, и по помещению гуляли дождь с ветром. Дождь вообще не прекращался целыми неделями, и все вокруг напиталось сыростью. Леди Стенхоп тряслась от холода. В округах Джун начали появляться гиены. Когда собаки загнали одну из них на внутренний двор, и после того, как хищника убили, мадам Ситт приказала принести ее и гладила шерсть – теплую шерсть.

До последних мгновений ее не покидало воспоминание о Бутене.

После того, когда 23 июня 1839 года она умерла во время чудовищной грозы с молниями, все из дому было тут же разворовано. Хозяйку похоронили в саду, ночью, при свете факела. В мрачной церемонии участвовал английский консул в Саиде.

И это все. Память о "царице Пальмиры" давно уже умерла на Востоке, поглощенном собственной нефтью и своими пропитанными потом буднями. Минуло уже то время, когда посреди кедров Ливана, в руинах Баальбека и Пальмиры, над песками сирийской пустыни, в умирающих оазисах и на склонах Джебель-Друз, сновали тени двух людей – женщины и мужчины – объединенные объятием и шепчущие слова Сент-Экзюпери: Мы кормились магией песков, другие, возможно, будут сверлить здесь нефтяные скважины и обогащаться ископаемыми пустыни. Но они придут слишком поздно. Ведь пальмовые рощи и девственная пыль раковин отдали нам самую драгоценную частицу: они всего-то могли отдать лишь один час жаркого восхищения, и мы этот час пережили".

Она была самой знаменитой ворожеей современной Европы, личность ее обросла легендарными подробностями; ее системы расклада карт и карточных гаданий до настоящего времени более всего ценятся "специалистами"; даже в начале ХХ века сонники сообщали принципы гадания по руке в соответствии с ее правилами. Утверждают, что именно она предсказала упадок Наполеона и судьбы множества других героев той эпохи. И неважно, что все это неправда, гораздо существенней то, что в нынешнее время, когда мир переживает очередной расцвет для предсказаний и ворожбы, эта женщина все еще пробуждает страсти, и каждый уважающий себя предсказатель будущего клянется, что его карты взяты из той самой колоды "девицы Ленорман".

Анна Мария Аделаида Ленорман (Ле Норман) была одним из трех детей торговца сукном и его красивой жены, носившей девичью фамилию Жюбер, и которую госпожа дю Барри в завоевании милостей Людовика XV обогнала на самую малость. Родилась она в Алансоне, около 1772 года, и первые знания испробовала в этом же городе у монашек бенедиктинского ордена, проявляя согласно ее апологетствующих биографов, как, например, профессор Рише – уже в 7 лет удивительнейший ум. Точно так же должно было происходить и во время последующих этапов овладения знаниями (в другом монастыре и нескольких школах) – везде она восхищала собственных учителей проникновенностью, граничащей с ясновидением, в течение пары недель усваивая знания, на освоение которых другим требовались годы. В распространении агиографических [Агиография – описание житий святых (прим. переводчика)] сплетен этим биографам совершенно не мешал тот факт, что "гениальная" девица, завершив образование, писала и выражалась как судомойка, а работу нашла (да и то с трудом) у какой-то модистки, поскольку нигде больше принимать ее не хотели.

Родители довольно рано оставили ее сиротой. О молодых годах "девицы" Ленорман нам известно мало чего, ибо, как удачно написал Ленотр: "Эта женщина, уверяющая, будто у будущего нет перед нею тайн, прекрасно умела скрывать прошлое в мраке тайны". В Париже она появилась в период Террора и, поскольку не грешила ни красотой, ни привлекательностью, наверняка бы умерла с голоду, если бы ее не поддержал пекарский подмастерье Фламмермон. Именно он и познакомил нашу трефовую даму с гадалкой Жильбер.

После краткой стажировки у гадалки мадемуазель Ленорман, выдавая себя за "молодую американку, которая прибыла из-за Океана, чтобы помогать гражданке Жильбер", сама начала просвещать озабоченных вопросами будущего. Слишком крупные квалификации здесь были совершенно излишни – хватало соответствующей дозы эмпатии (умения прочувствовать психическое состояние клиента), хитрости и самоуверенности, объединенных с наивностью клиентов, которые свято верили в то, что дамам пик – это "озабоченная вдова", четыре туза – это "выигрыш в лотерее", два валета – это "хлопоты" и т.д. Клиентуру обоим "ясновидящим" нагонял Фламмермон с помощью рекламных проспектов. Мадемуазель Ленорман он определял в них как феноменальное "дитя Нового Света".

В октябре 1797 года общество Жильбер – Ленорман – Фламмермон начало издавать ежедневную газету "Словечко на ушко или же дамский Дон Кихот", из которой можно было узнать, какая будет погода, что подорожает, а что и подешевеет, и чьи войска получат отлупного. Редакция газеты помещалась на улице де Турнон в доме, где проживала мадемуазель Ленорман – "ответственный редактор" и секретарь "Словечка". Газетенка прогорела уже через несколько дней, что вовсе не сломило троицы, которая переживала и не такие неприятности [Например, в 1794 году их обвинили в ворожбе, и хотя суд признал их невиновными, тем не менее, все их карты и рекламные листовки были сожжены].