Донна Кросс - Иоанна — женщина на папском престоле

Сзади послышался шум, похожий на хлопанье птичьих крыльев. Джеральд почувствовал тупую боль в спине, когда стрела пронзила его правое плечо. Он беспомощно выронил меч из онемевшей руки.

Великан размахнулся булавой. Отклонившись от удара, Джеральд понял, что опоздал. У него в голове словно что-то лопнуло, и от сокрушительного удара потемнело в глазах.

Звезды безмятежно сияли над полем брани, усеянным телами погибших. Двадцать тысяч человек, лежали мертвыми или умирающими в ночных сумерках: аристократы, вассалы, фермеры, ремесленники, отцы, сыновья, братья — прошлая гордость империи и несостоявшаяся надежда на ее будущее.

Джеральд пошевелился и открыл глаза. Минуту он лежал, глядя на звезды; ему не удалось вспомнить, где он и что случилось. Он почувствовал знакомый тошнотворный запах.

Кровь!

Джеральд поднялся и сел. От движения сильно заболела голова, и память восстановилась. Он коснулся правого плеча, в нем все еще торчала стрела. Надо было вытащить ее, чтобы предотвратить заражение. Джеральд отломил железный наконечник и быстрым движением левой руки вытащил древко.

От обжигающей боли перехватило дыхание, и он выругался, стараясь не потерять сознание. Через некоторое время боль начала утихать, и Джеральд огляделся. На земле валялись мечи, сломанные щиты, отрубленные конечности, изорванные в клочья знамена и остывающие трупы.

С холма, где стояли войска Чарльза и Людвига, доносились радостные голоса и веселый смех. Пиршество победителей освещал мерцающий свет костров и факелов. На противоположном холме, где находилось войско императора, царили полная тишина и мрак.

Лотар был повержен. Остатки его войска скрылись в окрестных лесах.

Джеральд встал, стараясь подавить тошноту. В нескольких шагах лежал его гнедой конь. Задние ноги судорожно подергивались, а из страшной раны в животе вывалились внутренности. Когда Джеральд направился к нему, рядом мелькнула небольшая тень бродячей собаки. Трусливо прячась, она пришла поживиться. Джеральд угрожающе замахнулся на нее, и собака убежала, поджав хвост. Встав на колени рядом с конем, он ласково погладил его по шее. Услышав знакомый голос конь на мгновение перестал дергаться, в его глазах застыла предсмертная агония. Джеральд вынул из-за пояса нож, нащупал вену и полоснул по ней. Он обнимал коня, пока тот не замер.

За спиной раздались тихие голоса.

— Смотри! За этот шлем можно будет взять не меньше золотого динария!

— Брось его, — отозвался другой голос, более низкий и властный. — Он никчемный, треснул сзади, неужели не видишь? Сюда, ребята, здесь есть чем поживиться!

Мародеры! После сражения со всех дорог и пролесков собирались эти гнусные типы, охотясь за пожитками мертвецов. Они украдкой передвигались в темноте, беря оружие, одежду и драгоценности покойников все, что имело хотя бы какую-то ценность.

Неподалеку послышался голос:

— А этот еще живой!

Раздался шум удара и внезапно прерванный крик.

— Если увидишь еще, — послышался другой голос, — делай с ними то же самое. Свидетели нам не нужны.

Через мгновение они доберутся до него. Джеральд еле стоял на ногах, но под прикрытием темноты он направился к лесу.

Феодальная война между сыновьями покойного Людовика мало занимала монахов монастыря в Фульде. Подобно камню, брошенному в середину пруда, сражение при Фонтено подняло большие волны в цитадели власти, но здесь, на восточной окраине империи, волнение было едва заметным. Некоторые из крупных лендлордов этой местности пошли служить в армию Людовика. По закону о свободных владельцах, каждый, имеющий более четырех домов, обязан был служить в армии короля. Но стремительная и решительная победа Людовика означала, что каждый второй из этих людей вернулся домой целым и невредимым.

Монашеская жизнь осталась прежней. Несколько урожайных лет обеспечили сытное существование. Монастырские закрома ломились от изобилия, и даже тощие австразийские свиньи растолстели от хорошей кормежки.

Но вдруг наступили тяжелые времена. Непрерывные дожди за несколько недель уничтожили посевы. Хуже всего было то, что сырость проникла в амбары и почти все зерно сгнило.

Голод зимой оказался самым тяжелым за всю историю этих земель. К ужасу церковников, появились случаи каннибализма. Дороги стали чрезвычайно опасными, потому что на путников охотились не только из-за их пожитков, но и ради пропитания. При публичной казни через повешенье в Лорше голодная толпа свалила виселицу и растащила на куски еще теплые тела казненных.

Ослабленные голодом люди стали легкой добычей для болезней. Симптомы были одни и те же: головная боль, озноб, дезориентация; за ними следовало повышение температуры и тяжелый кашель. В этих случаях больного раздевали и обертывали влажной прохладной простыней, чтобы снизить температуру. У тех, кому удавалось перенести жар, появлялась надежда на выздоровление. Но выживали очень немногие.

Даже стены монастыря не спасали от эпидемии. Первым заболел брат Сэмюэль, госпитальер, которому приходилось часто контактировать с людьми из внешнего мира. Он умер спустя два дня. Аббат Рабан счел это результатом его чрезмерной общительности и нескромной шутливости. Он заявил, что заболевание плоти стало лишь внешним проявлением морального и духовного упадка. Следующим был брат Алдоард — само воплощение монашеского благочестия и добродетели. Его участь разделили брат Гилдвин, монастырский ризничий, и еще несколько братьев.

К удивлению монахов, аббат Рабан объявил о намерении совершить паломничество к усыпальнице Святого Мартина, чтобы вымолить спасение от эпидемии у святых мучеников.

— В мое отсутствие, меня заменит приор Джозеф, — сказал Рабан. — Слушайте Джозефа, ибо слово его равносильно моему.

Внезапное решение Рабана и его поспешный отъезд вызвали немало толков. Одни превозносили аббата за предпринятое им паломничество, другие утверждали, что аббат попросту сбежал.

У Джоанны не было времени на размышления. Она работала от рассвета до зари, проводя мессы, выслушивая исповеди и постоянно приходя кому-то на выручку.

Однажды Джоанна заметила, что брата Бенжамина нет на заутрене. Этот благочестивый человек никогда не пропускал ни одной службы. Сразу по окончании мессы Джоанна поспешила в лазарет. Войдя в длинную прямоугольную комнату, она почувствовала едкий запах гусиного жира и горчицы, которую использовали при заболеваниях легких. Лазарет был переполнен, койки стояли плотными рядами, и на каждой лежал больной. Между кроватями сновали монахи, назначенные в этот день помогать в лазарете, подносить больным питье, поправлять одеяла или молиться над теми, кому уже нельзя было помочь.