Акакий Церетели - Баши-Ачук

Всадник подскакал к самому дереву, круто остановил коня, вздыбил его и на лету подхватил чашу, затем, пришпорив коня, помчался к тому краю поля, где стояли вельможи-грузины, — казалось, он хочет спешиться в знак уважения к ним, но разгоряченный безумной скачкой конь не слушался поводьев. Тогда всадник протянул чашу прямо с седла одному из вельмож и крикнул при этом:

— Да пошлет господь победу князю Макашвили во всех его делах!

Симон Макашвили выступил на несколько шагов вперед и взял из рук в руки чашу. В это самое мгновенье что-то сверкнуло в воздухе и, прежде чем Макашвили успел упасть, голова ею покатилась по земле.

Всадник повернул коня и умчался. Дрогнули от ужаса стар и млад. Мгновенье — и раздались крики:

— Баши-Ачук!

— Это Баши-Ачук!

Снарядили погоню, но было уже поздно.

Пейкар-хан пришел в ярость, накинулся с бранью на дозорных и тут же пообещал тысячу золотых тому, кто доставит голову Баши-Ачука.

В ту пору в Имерети вспыхнули волнения: имеретины призвали карталинского царя Вахтанга, известного под именем шаха Наваза, с тем что он возведет на престол Имерети своего сына Арчила.

Имеретинская знать приняла царственного гостя с большими почестями и щедрыми приношениями. Церетели превзошел своей расточительностью всех остальных вельмож, но все же сердце царя привлек не он, а князь Абашидзе, притом же не очень дорогой ценой: он подарил царю десять прекрасных девушек, и только!

— Пригодятся для подарков шаху! — сказал он.

И царю Вахтангу так понравился этот дар, что он уже не уделил никакого внимания даже самым ценным подношениям.

Больше всех огорчился и обиделся Церетели, искони соперничавший с Абашидзе.

Кико Бакридзе, улучив подходящую минуту, сказал князю, своему господину:

— Ваша слава и величие — слава и величие ваших рабов! Ваша мощь и победа — и наша победа, государь мой! И нельзя допускать, чтобы все мы стали посмешищем абашидзевской челяди! Подумать только! Царь, вернувшись в Кахети, помянет Абашидзе с большим уважением, чем Церетели! Это же смерть для нас!

— Я и сам об этом сокрушаюсь, мой Кико, но что поделаешь! — уныло ответил князь. — Я ведь ничего не пожалел — ни сил своих, ни добра, казна моя почти пуста. Что ж я мог еще придумать?

— Князь мой, не прогневайтесь, хочу вам кое-что посоветовать: вы привлечете сердце царя и заставите его забыть о дарах Абашидзе, так я рассудил слабым своим умишком… Подарите царю нечто и вправду сказочное!..

— Сказать-то легко, но где такое возьмешь?

— Бог милостив! Если дело дошло до таких подарков, как красивые девушки, нам не о чем тужить, как-нибудь уж одолеем! В Гвимском монастыре воспитываются две сестры-двойняшки, не отличить одну от другой, и такие красавицы, что подобных им никто еще в наших краях не видал.

— Они что, сиротки? И нет у них родни?

— Почти что так, государь! У них нет никого, кроме меня; я же готов пожертвовать и собой и сиротками, только бы избавить вас от горестей. У девушек нет ни отца, ни матери; был один-единственный брат, да и тот запропал где-то, и давно уже ничего о нем не слышно. Я ведь тоже, можно сказать, кончаю жизнь без потомства, и у них все равно не будет другого покровителя, кроме вас. Так возьмите обеих из монастыря и подарите царю! Куда бы пи занесла их судьба, при каком бы дворе они ни очутились, христианском или мусульманском, с такой красотой все равно не пропадут.

Церетели долго колебался: жалко было обрекать на погибель детей преданного ему когда-то Бакара; но победило давнее соперничество с Абашидзе, — Церетели взял сестер из монастыря и подарил их Вахтангу перед самым отъездом царя из Имерети. И царь и вся его свита были поражены необыкновенной красотой девушек, да еще тем, что их никак нельзя было отличить друг от дружки. Царь не знал, как отблагодарить Церетели, и пожаловал ему обширные земли с многочисленными крепостными в Верхней Картли. Весьма довольный отбыл он к себе, приказав отправить следом двенадцать девушек: двух красавиц Бакрадзе и десять — подаренных ему князем Абашидзе.

Приказ царя был выполнен, но по дороге, уже в самой Картли, произошел небывалый доселе случай: па царский обоз внезапно напали разбойники и похитили всех девушек; драгоценностей они не тронули. Царь Вахтанг, узнав об этом дерзком нападении, разгневался и приказал на всех дорогах поставить заставы; девушек долго и усердно искали и в Картли и в Имерети, по они исчезли бесследно, словно провалились сквозь землю. И только в народе кое-где поговаривали тихонько, что это дело рук известного в Кахети Баши-Ачука, — смелые у него молодцы!

Прошло некоторое время.

Абдушахиль никак не мог успокоиться после состязания с Баши-Ачуком; затаив в душе злобу, он целыми днями в полном одиночестве слонялся по окрестностям, забирался даже в дремучие леса, рассчитывая встретиться где-нибудь лицом к лицу со своим победителем, отплатить ему и восстановить свою честь.

Впрочем, не одного только Абдушахиля преследовала мысль о Баши-Ачуке, многие потеряли из-за него сон, но уже по другой причине: Абдушахиля волновало мужественное желание еще раз помериться с ним силами, другим же грезилась награда в тысячу золотых.

Среди этих людей, пожалуй, больше всех была озабочена телавская жительница Тимсал-Мако, вдова армянского священника, известная своим умом и ловкостью; соседи призывали Тимсал-Мако во всех случаях жизни — и в радости и в горе; она готова была услужить и в дурном и в хорошем, и к тому же слыла искусной свахой. Вспыхнет где-нибудь пламень любви в сердцах юноши и девушки, Тимсал-Мако, точно учуяв запах паленого, уж тут как тут — и давай крутить! Она знала всех, и старого и малого, всюду была своим человеком, все прибегали к ее услугам, но любить ее — никто не любил.

Чуть только дошла до нее весть, что за голову Баши-Ачука обещана награда в тысячу золотых, как тотчас же ее обуяла корысть. «Такие деньги — не шутка! — говорила она себе. — С такими деньгами да при моей сметке чего только не добьешься! Надо заполучить Баши-Ачука во что бы то ни стало!.. Не может быть, чтоб люди не знали, кто он и где его найти! Не один же он бежал? Вместе с ним скрывается, верно, много и других молодцов. Кто поверит, что эти беглецы не связаны ни с кем из сельчан?»

И Тимсал-Мако, подумав хорошенько, тотчас же взялась за дело. Прослышит Тимсал-Мако, что в такой-то и такой-то деревне живет женщина, пользующаяся дурной славой, — и тотчас же, преодолевая все препятствия, знакомится с нею и заводит дружбу; Тимсал-Мако даже покумилась с некоторыми из них, — но все было тщетно: ей так и не удалось ничего выведать. Единственное только подозрение запало ей в душу: что если кто знает что-либо о Баши-Ачуке и его товарищах, так это Тевдораант Мелано… И Тимсал-Мако зачастила к ней.