Борис Тумасов - Да будет воля твоя

— Моя царица, Владислав — задумка тушинских бояр, но что скажет Жигмунд?

— То так, вельможный пан Иван, круль не отдаст Владислава в эту варварскую страну, и у Московии есть царь — Димитрий.

Вдали показались деревянные стены калужского кремля, маковки соборов и церквей. Распахнулись обитые позеленевшей медью ворота, загрохотал пушечный салют. Из кремля встречать Марину выехал Лжедимитрий.

В апреле, числа четвертого, скончался гетман Ружинский. Накануне с трехтысячным отрядом гетман ушел из Тушина и, взяв Иосифо-Волоколамский монастырь, расположился здесь на отдых. Шляхтичи грабили монастырь, затевали пьяные драки. Однажды случилась между ними свара. Уже и сабли зазвенели, как явился гетман. Пану Кваше Ружинский дал в зубы, пану Козловичу кулявкой голову проломил. Но не углядел князь Роман, как Кваша его в бок по свежей ране ударил.

Осел гетман. Расступились шляхтичи, стихла драка, а Ружинский зубами скрипит, гайдукам командует:

— Домой, к Юлии…

На тряской крестьянской телеге, в сопровождении верных шляхтичей, повезли гетмана в Речь Посполитую. В высокое чистое небо устремлен взгляд князя Романа. Что виделось ему в смертный час? То ли отчаянная жена, какая из пистоли метко палила и на саблях рубилась лихо. А может, вся его жизнь прокручивалась в памяти?

…Южная Украина, с незапамятных времен оказавшаяся под властью Польши. И не было по всей Украине и в Речи Посполитой пана разгульнее, чем Роман Ружинский. С многочисленной челядью совершал он набеги на соседей, грабил и творил скорый суд. А ныне, умирая, ждал гетман Божьего суда. С чем предстанет перед Господом? Идет на тот свет, где не требуется ни власти, ни денег…

Смотрел князь Роман в ясное небо, и глаза заволакивали слезы. Трудно расставаться с жизнью, и не верилось, что смерть нависла над ним. А может, еще не пробил час?

Неподалеку от Иосифо-Волоколамского монастыря смерть догнала гетмана Ружинского.

В приземистой бревенчатой баньке, что в углу воеводиного подворья, спозаранку истопили печь, раскалили камни, в огромном медном казане круто закипятили родниковой воды, настояли на мяте и чабреце. Во второй чан, из дубовых клепок, налили студеной воды, распарили с десяток березовых веничков, опробовали, дабы хлестали приятно, мягко, упаси Бог царапнет.

Проворные девки выскоблили до желтизны полок и скамью, насухо вытерли пол, обмели в предбаннике стены от паутины и сажи, открыли волоковое оконце, притащили свежих хвойных лап для духмяности.

Ждали государя.

Лжедимитрий пришел с Заруцким. Накануне самозванец пожаловал ему звание боярина…

Разделись в предбаннике, полезли на полок. Оба трезвые, мысли ясные. Лжедимитрий больше недели в рот хмельного не брал. Распарился, а Заруцкий в бадейку воды набрал, добавил несколько ковшиков хлебного кваса, плеснул на раскаленные камни. Баньку окутало горячим паром, ядрено запахло ржаными отрубями. И загулял березовый веничек по царской спине, самозванец только ахал, приговаривая:

— Ах, славно, Иван Мартынович, славно, боярин Иван!

И, вскочив с полка, окунулся в чан со студеной водой. Фыркнул и снова на полок, под жар.

— Будто годочков с десяток сбросил, ась, боярин Иван?

— Дед мой за сотню лет прожил и лучшего лекаря, чем баня, не знавал.

Лжедимитрий неожиданно разговор сменил:

— Шляхта мне изменила. Да, поди, от нее прок не слишком велик, один шум и похвальба. А воевода Шеин знатно отбивается. Каков молодец, все коронное воинство принял на себя. Не устои Смоленск, и Жигмунд на Москву полез бы.

— А ты, государь, мыслишь, король не пойдет на Москву?

— Как бы не так. Жигмунд если не сам, так гетмана пошлет.

— Как бы не Станислава Жолкевского.

— Да уж, коронный воевода удачливый, он Жигмунду всегда победы приносил. А вот Васька Шуйский, тот своего братца выставляет. У Митьки же завсегда морда в крови. Кто только не бивал его! В ратных делах у Митьки одна прыть: первым с поля боя бежать.

— Помнишь, государь, как мы его не успели пощупать, а он уж в Москве схоронился, — рассмеялся Заруцкий.

— У Шуйского есть воеводы достойные, и печалюсь, не мне они служат. Но пуще всего ценю Скопина-Шуйского. Будь он у меня воеводой, я бы не в Калуге сидел, а в Кремле московском.

Сапега с Лисовским на распутье. На зов короля не спешили. Еще неизвестно, сколько Сигизмунду топтаться под Смоленском, да и возьмет ли? А царика Димитрия московиты глядишь да и впустят в Москву. Вот и решай, где найдешь, где потеряешь.

Покинув Суздаль под нажимом воевод Куракина и Лыкова, Лисовский пробился в Дмитров и соединился с Сапегой.

Не встретив сопротивления, воевода Валуев вышиб малый отряд шляхтичей из Иосифова монастыря, повернул к Тушину. Оставшиеся шайки самозванца так спешно покинули свою столицу, что амбары и клети остались полны всякого добра. Под стрелецкой охраной трое суток тянулись из Тушина в Москву обозы, груженные хлебом и мясом, салом и рыбой.

Вместе с Валуевым в Москву вернулся и митрополит Филарет и с обеда до самого позднего вечера беседовал с патриархом…

В тот год, хотя самозванец и покинул Тушино, а шляхта убралась к Волоколамску, шайки гулящего люда все еще наводняли московскую землю. Гуляли ватаги разных казачьих атаманов с Дона и Заднепровья, грабили и без того разоренную Русь отряды шляхтичей и гайдуков. Силой замиренное воеводой Шереметевым Поволжье снова взбунтовалось. Московские воеводы с посошными замосковными мужиками с трудом очищали северные земли.

Боярская Дума разослала грамоты по всем городам наряжать в Москву стрельцов и даточных людей в войско, какое пойдет к Смоленску на Жигмунда, а для устрашения воров велел Шуйский Прокопию Ляпунову отправляться в Рязань и собирать ополчение из рязанских и арзамасских дворян.

Сожженный и разрушенный Смоленск держался, отбивая попытки коронного войска прорваться в город.

В последнее время Шеина не приступы тревожили, одолевало беспокойство. Полгода осады минуло, истощились запасы. Боярин Михайло Борисович самолично проверил житницы — мало хлеба, а погода на Жигмунда работает, погода на весну повернула, и теперь ляхи до зимы осаду не снимут. Но Шеину настрой смолян ведом: стоять до последнего, на то и епископ благословил. Только бы голод волю не сломил…

Спозаранку вышел Шеин из палат, в сенях жену поцеловал:

— Поостерегись, мать: пушка-дура ядра кидает — цель не выбирает. Детей побереги…

Шел улицами, обходя руины. Направлялся к городским стекам. Как-то изловили стрельцы загулявшего шляхтича, свалила пана водка у самых ворот. Протрезвев, шляхтич накинулся на стрельцов с бранью: мы-де вскорости всю вашу Московию к себе приберем, а королевич Владислав над вами царь будет, о том ваши бояре круля просили.