Лео Киачели - Гвади Бигва

Ее картины и плакаты пользовались известностью во всем районе.

Увидев еще издали, что в комнате Элико горит свет, Найя прибавила шагу.

Элико стояла перед висевшей на стене незаконченной картиной. Картину эту заказал ей Гера для митинга, который должен был состояться в день заключения договора о социалистическом соревновании между колхозами Санария и Оркети.

Услыхав голос Найи, Элико вышла ей навстречу.

— Мне сказали, будто отец насильно увел тебя домой и запер. Как же ты очутилась тут, Най? — спросила Элико. — Ну и злы же наши ребята на твоего отца! Я собиралась к тебе… Гера заходил, просил передать, что на вечер назначено партийное собрание, нужно, чтобы ты пришла.

Это известие показалось Найе очень важным. Она стала расспрашивать Элико о подробностях.

— Гера носился как шальной по всей деревне, — рассказывала Элико. — Сам товарищей собирал. Все искал парторга Георгия, тот давно должен был возвратиться из района…

— Ты не знаешь, из-за чего такая спешка?

— Гера мне ничего не говорил. Но я была в комсомольской ячейке, и Бесо рассказал, что не сегодня-завтра придут санарийцы заключать договор и как необходимо подготовиться. Кроме того, придется, говорит, обсудить сегодняшнюю потасовку. Зосиме требует, чтобы отца твоего как-нибудь обуздали…

Найя, помолчав, сказала:

— Нет, не пойду на собрание. Пускай от комсомола идет Бесо…

— Почему?

— Неловко, Элико. Я тоже против отца… Села.

— Чего ему нужно? Из-за чего все поднялось?

— Ах, Элико, жаль, что тебя не было. Если бы ты видела, что там делалось! Я ведь подоспела только к концу. Отец, как увидел меня, сразу же накинулся… Ступай, говорит, домой, чтоб я тебя здесь больше не видел… Тебе, верно, уже рассказали? А я и понятия не имела о том, что до меня разыгралось. Ты знаешь отца. Его не уймешь. Вот Гера и пристал ко мне: уведи его как-нибудь отсюда. Вижу, отец бушует, сладу с ним нет — и сглупила…

Найя примолкла, затем, улыбаясь, неожиданно выпалила:

— А дома выяснилось, что он меня просватал!

Элико широко раскрыла глаза:

— Как просватал?

— Нет, Элико, угадай, за кого решил отдать меня отец?

Элико знала, что Найя и Гера любят друг друга, и поэтому не могла назвать ни одного сколько-нибудь подходящего имени.

— Не томи, Найя, назови сама, — попросила Элико.

И Найя рассказала обо всем, что случилось с нею дома.

Когда Найя упомянула о коробке, поднесенной Арчилом Пория, Элико вздрогнула. Улыбка сбежала с лица, она недоуменно взглянула на подругу. Но чтобы скрыть от Найи охватившее ее волнение, она резким движением схватила подругу за руку и нетерпеливо, глотая слова, сказала:

— Дальше, дальше, Най. Очень интересно!

Придвинулась ближе и стала внимательно слушать. Однако, когда Найя изобразила, как она швырнула коробку на землю, Элико снова не совладала с собой. Она вспыхнула и с силой, по-мужски стукнула кулаком по столу:

— Ай да Найя! Так ему и надо!

Элико была здоровая, румяная, крепко сбитая девушка, вечно в движении, деятельная, быстрая, как огонь. Веселые, подернутые влагой глаза сверкали так, что их нельзя было не сравнить со звездами. По жизнерадостному лицу скользила лукавая улыбка, и это делало Элико еще милей.

Найя хотела продолжать; восклицание подруги раззадорило ее, но вдруг ей бросилось в глаза необычное состояние Элико.

— Да что с тобою, девушка? Погоди, я еще не кончила.

Элико, не дослушав, откинулась на спинку стула и рассмеялась. Потоком хлынул смех; на обнаженной шее вздулись вены; грудь бурно вздымалась, — казалось, вот-вот, не выдержав напряжения, оторвутся пуговки ее блузы. Найя не могла понять поведения подруги.

«Что с нею?» — подумала она и замолчала.

А Элико все хохотала да хохотала. Она вскочила с места и схватилась руками за живот.

— Ой, не могу… Погоди, милая… — роняла она, захлебываясь.

Но вот наконец припадок шального смеха улегся, Элико выпрямилась, чтобы перевести дух, слезы крупным жемчугом сыпались у нее из глаз.

— Да чего ты? Что за история? — суховато спросила Найя, задетая смехом Элико.

— Да, история! Во-от какая! — ответила Элико и, взмахнув рукою, очертила в воздухе большой круг.

Затем она несколько раз глубоко вздохнула, чтобы окончательно успокоиться.

— Сейчас поймешь!

Элико стремительно подошла к столу, стоявшему поодаль, схватила длинную коричневую коробку, лежавшую на стопке книг, и возвратилась к Найе.

На крышке красовалось изображение женщины с распущенными волосами. Элико открыла коробку. В одном углу лежало немного конфет — видимо, большая часть их была уже съедена, в другом — сложенный пополам листок бумаги.

Элико взяла его и развернула.

— А такой записочки в твоей коробке не было, Найя? — спросила она, размахивая бумажкой, и снова рассмеялась. — Наверно, была, да ты не заметила. Не думай, что это просто какая-то бумажонка… На, читай! — Элико сунула записку в руки Найе и добавила: — Ну и дела, милая моя!..

Она уже не смеялась. Не отрываясь, следила за лицом подруги, погруженной в чтение записки.

На листке была нарисована фиалка, раскрашенная от руки в самые яркие цвета. Пониже — крупно выведенные инициалы Элико. Затем следовало стихотворение.

Каждая строфа была обведена рамкой, а между ними изображены сердца разной величины, тоже раскрашенные в разные цвета. Стрелы соответствующих размеров пронзали эти сердца, источавшие капли алой крови.

Найя читала, тихонько шевеля губами:

Элико пристально следила за подругой и, казалось, на память повторяла рифмованные строки послания. Когда Найя оторвалась от бумажки, Элико кинула нетерпеливо:

— Негодяй! Правда?

Найя брезгливо, точно боясь замараться, уронила письмо на стол и подняла на Элико потемневшие от негодования глаза. Спросила:

— Все-таки, что тебя так рассмешило, Элико?

Элико прямо приступила к делу:

— Ты у меня единственная, говорит, люблю тебя больше всего на свете, выходи, говорит, за меня замуж, и баста! Я, говорит, несчастнейший из смертных. Страдаю безмерно. Все у меня отобрали, и потому меня никто не любит. Только одной надеждой живу — надеждой, что ты меня полюбишь и будешь со мною… Вот что он мне твердил дни и ночи, с тех пор как я переселилась сюда и завелась у меня отдельная комната. Каждый вечер торчал у моих дверей. Ну, разве не смешно? Вообразила, глупая, будто все это правда. Ты себе только представь, как мне стало обидно, когда ты сказала, что он и тебе коробку поднес… Этот подарок, подумала я, подороже моих конфет. Неужели не смешно, Найя? Иногда мне приходило в голову: у Найи есть Гера, но ведь и у меня есть! Ты понимаешь, я о свадьбе мечтала, а у этого молодчика, оказывается, совсем другое на уме. Неужели не смешно? Эх, видно, и вправду женские мозги немного стоят. А еще — комсомолка! Ах, как нехорошо! Он, конечно, обманул бы меня, Найя, если бы ты мне всего не рассказала. Вот к чему дело шло! И как ловок! Ты думаешь, это единственное стихотворное послание? Он чуть ли не каждый день писал мне письма или вот этакие стихи подсовывал в окно… В мою честь стихи! А теперь я швырну их ему в рожу. Пускай тогда любуется своими усиками да закручивает их кверху. Вот потеха будет!