Лео Киачели - Гвади Бигва

Гвади похихикивает. Ему кажется глупым совет соседки. И он с какой-то непонятной грубостью отзывается о Мариам, причинившей ему столько непредвиденных хлопот. Гвади словно зло мстит ей за страх и неловкость, испытанные им:

«— Думаешь, баба, без тебя не догадался? Но мы не только это смекаем: проклятого козленка не оторвешь от знакомых мест, а гоняться за ним никому неохота. Поняла, соседка, в чем загвоздка? А? Ума-то на это в коробочке у тебя не хватило?»

Слишком жестоким и низким оказалось его мщение. Уязвленное самолюбие на мгновение перебороло все, дав выход чувству оскорбленной мужской чести. Это чувство ослепило Гвади. В нем вдруг проснулось что-то циничное, некрасивое, неблаговидное. Но он ведь не таков. Прошло минутное возбуждение, улеглись всполошившиеся страсти, и Гвади поспешно отступает. Ему становится неловко за себя, и нежная, лирическая нотка вновь начинает звучать в его словах.

«— Да не о тебе вовсе речь, чириме. Разве я посмел бы так о тебе? Это о другой бабе… Не о тебе… — и он как-то странно закатил глаза».

Да, Гвади вовсе не так прост, как его рисуют. Не будем слишком строги к нему. Верно, он иногда, как и нынче, блудит, шляется по базарам вместо того, чтобы трудиться честно. Такая слабинка есть у него. Но не кажется ли вам, что он больше развлекается своей коммерческой деятельностью, нежели извлекает из нее какую-то реальную пользу? Несколько мандаринов и худого тщедушного козленка везет Гвади на базар. Это, пожалуй, самый большой его выход. К тому же судьба как обернулась! Проклятый козленок, словно решивший посмеяться над коммерческими способностями своего хозяина, опрометью бежит домой. Торговля так и не удалась. Торговец из него никудышный. Да и рынок прельщает его возможностью перекинуться с кем-нибудь словцом, отвести душу.

Гвади производит впечатление опустившегося, жалкого человека. Лицо у него — желтое, цвета ромашки, заросло волосами. Выцветшая борода и усы беспорядочно взлохмачены. Из-под нависших клочковатых бровей подозрительно и плутовато глядят маленькие серые глазки. Кажется, ничего ему не дорого, ни о чем он не думает всерьез, ничто его не тревожит. Таким он представляется внешне. Но у него душа ранимая, чуткая, ласковая, хотя и не всегда можно разглядеть внутреннее движение чувств Бигвы. Ему почти все время приходится изворачиваться. Он словоохотлив; он чертит красивые словесные узоры, говорит прибаутками. На вопрос ответит не сразу, а начнет издалека, искусно сплетая обтекаемые и длинные, замысловатые фразы. Слово — его единственное оружие, единственная защита. Дела не столь блестящи у Бигвы. Слова призваны представить все не так, как оно есть в действительности. Ему все труднее становится отделываться шутками от наседающей на него жизни. Многие видят его лень, хитрость, лукавство, притворство. Собственно, не так уж сложно разгадать тайну его натуры. Но он ни у кого не вызывает гнева или презрения. Сказать по совести, односельчане относились к Гвади без особого уважения, репутация сложилась у него неважная. Но люди все-таки снисходительны к нему. Если бы он был заурядным тунеядцем, типа, — например, Чегиртке из романа Т. Сыдыкбекова «Люди наших дней», то, по всей вероятности, не стоило бы писать роман о нем. Но Гвади Бигва интереснее, содержательнее, богаче, чем кажется на первый взгляд. Кто знает, быть может, он в какой-то мере невольная жертва собственного заблуждения, собственного наивного представления о том, как должна строиться жизнь в новом обществе?

В старое дореволюционное время он не смог одолеть бедность и нужду. Собственных сил оказалось недостаточно для того, чтобы выбраться к солнцу. А ныне все переменилось. Такие, как Гвади, стали у руля страны. Так пускай они теперь и позаботятся о нем. Гвади думает: он немало потрудился на своем веку. Устал в борьбе с бедностью. Разве нельзя иначе распределять блага? К примеру, у крепкого середняка Гочи Саландия есть буйволица. Зачем она ему? Пятеро маленьких птенцов Гвади больше нуждаются в молоке. А у Гочи единственная дочь, да и та взрослая. Гвади сокрушается несправедливостью жизни. Он искренне сетует на то, что в этом мире, увы, не все устроено справедливо.

«— Не тому дано, кому нужно, — озабоченно отмечает Гвади. — Вот она, справедливость!»

Гвади не прочь усомниться и в том, настоящий ли коммунист председатель колхоза Гера. Как должен был поступить настоящий коммунист? Послушайте совет Гвади:

«— Если Гера хочет быть настоящим коммунистом, пускай отберет буйволицу у Гочи и отдаст Гвади. Будь Гвади председателем колхоза, весь свет перекроил бы так, что и не узнать… Почему же в самом деле у Гочи есть буйволица, а у Гвади нет буйволицы? Почему?»

Разве Гвади настолько наивен и простодушен, что не в силах ответить на это почти трагически звучащее «почему»? Гвади знает ответ. Прекрасно знает. Но ему представляется: кто-то другой должен добывать для него счастье. Он своей прошлой беспросветной жизнью заслужил право на это. До каких пор трудиться не разгибая спины? Не пора ли в полной мере воспользоваться плодами победы советской власти? И все же Гвади Бигва не убежденный прихлебатель. Он мечтатель — наивный, простодушный. Старое цепко держит Гвади. Тянет назад. Мешает ему идти ровно, не спотыкаясь, не отступая. Зловещим воплощением старого выступает Арчил Пория — бывший дворянин, заводчик, у которого когда-то батрачил Бигва. Рабская привычка беспрекословного послушания хозяину сковывает Гвади. Образовался какой-то разрыв между психологией, привычками Гвади и между новыми условиями жизни. Советская власть освободила его от всякой социальной зависимости. Если бы Гвади прочнее стоял на почве нового, ему было бы легче порвать с миром Пория. Гвади застрял где-то посередине. Новое еще не захватило властно его жизнь, не изменило коренным образом его психологию. Оттого Пория удается держать Гвади в подчинении, навязать то, что ему представляется выгодным. Он, пользуясь слабостью Гвади, как бы продлевает дни господства над своим бывшим батраком, хотя социальная основа жизни, давшая ему на это право, в корне изменилась. Пусть Гвади далек от активного участия в строительстве колхозной жизни, пусть он находится в «разладе» с советской действительностью, он, конечно, сознает всю глубину происшедших перемен. В нем постепенно зреет, пока незаметно, не очень отчетливо, но все же зреет чувство глухого, еще не совсем осознанного протеста и сопротивления. Гвади связан с Пория тайными делишками.

«Эта тайная связь между бывшим хозяином и бывшим батраком держалась прочно, хотя много воды утекло с тех пор, как Гвади оставил службу у Пория. Иногда он оказывал эти услуги потому, что ему было трудно отказать старому хозяину, иногда делал это потому, что боялся Арчила. Но чаще всего им руководила корысть. Эти „дела“ были в какой-то мере выгодны для него; к тому же выполнение поручений Пория не требовало ни труда, ни особых усилий».