Лео Киачели - Гвади Бигва

Взвешивая выгоды и неудобства от тайных сделок с бывшим хозяином, Гвади оправдывает себя:

«— Что поделаешь, дяденька Гвади! С этими подлыми людьми никак не обойтись без лжи и жульничества», —

ласково обращается он к самому себе. Он отделяет себя от Пория. Свою ложь и неблаговидные поступки он считает вынужденными. Дескать, что поделаешь: с волками жить — по-волчьи выть. А сам он по велению собственного сердца и совести не пошел бы на то, чем занимается теперь. Пория недоступна эта скрытая работа мысли Гвади. Послушание, смиренность Гвади он воспринимает как естественное продолжение тех отношений между хозяином и батраком, которые сложились раньше. Но Гвади сохраняет гордость, чувство собственного достоинства. Он гласно не высказывает все то, что великолепно понимает. Между его мыслью, переживаниями, с одной стороны, и поступками, с другой, нет полного единства. Поступки отстают от мысли, мысль же еще не стала основой поведения. Не всем видна внутренняя, напряженная деятельность сознания Гвади. Вот сцена, где Арчил Пория и его собутыльники бессовестно сожрали ранние мандарины, любовно выращенные маленькими сынишками Бигвы. Вдобавок заставили спеть песню, унизили. Гвади ничем не выказывает свою обиду. Он по-прежнему уравновешен, сдержан. Но в душе поднимается буря, батрацкая злость на бывшего хозяина — вихри самых неожиданных мыслей проносятся в голове, выводя Гвади из состояния смирения и безразличия.

«Зря, зря позволил он каким-то проходимцам сожрать чудесные ранние мандарины, любовно выращенные руками Бардгунии! Он мог продать их на вес золота. Зря он, вдобавок, угождал этим жуликам пением… А они набили его хурджин краденым товаром, взвалили ему на спину и погнали».

Гвади тайком от детей сорвал эти мандарины. Дети обвиняют в воровстве друг друга. Откуда им знать, что настоящий виновник — их бабайя — отец. Это из-за него они передрались меж собой. Глядя на голодных мальчишек, Гвади испытывает стыд и мучения. Он обманул их. Сердце его сжимается от невысказанной боли. И Гвади снится удивительный сон. С каким наслаждением, даже жестокосердием расправляется он со своими притеснителями, повергая их ниц. Он изобретает для Арчила казни, одну жесточе другой. Целую ночь напролет, пока не утомил свое сердце, на разные лады убивал он Пория. Не будет больше Арчила Пория, избавился от него Гвади на веки веков, истребил он в душе своей всякую память о нем. Все это во сне. Чтобы грезы стали явью, Гвади необходима нравственная поддержка нового, которое дало бы ему силу — моральную, душевную.

Под напором новых жизненных сил, под напором социалистической действительности характер Гвади исподволь, незаметно начинает меняться. Гвади внутренне подготовлен для решающих перемен, хотя сам он в полной мере не сознает этого. Председатель колхоза Гера, чутко и внимательно наблюдающий за Бигвой, будто разгадал движение характера Гвади. И вот неожиданно для многих, да и для самого Гвади, ему оказывают большое доверие — избирают членом комиссии по проверке социалистического соревнования между двумя колхозами. Гвади ошеломлен. Не в бреду ли он? Как поверить? За что эта незаслуженная честь? Его глаза полны слез, он напрягает все силы, чтобы не разрыдаться:

«— Не стою я, братья… Не надо меня, чириме! — твердил он, чуть не плача… — Значит, и меня за человека признали, чириме? Ничего я не стою, а как подняли!»

От восторга, казалось, у него выросли крылья. Сколько новых сил вдруг забурлило в нем! Но улеглись первые бурные страсти и впечатления, и Гвади начинает задумываться над своей судьбой. Вся его жизнь в свете происшедшего события представляется ему уже совсем иной. В сознании постепенно укрепляется уверенность, что во всем селении Оркети нет человека, более достойного избрания, чем он. Хвастает ли Гвади? Кажется, нет! Всем существом ощущает он свою правоту. Он даже начинает верить, что на всем белом свете не сыщется человек, более стойкий, более верный, более дальновидный, чем Гвади. Нет, не ошибся председатель колхоза Гера, выдвинув его членом комиссии. Напротив, он только сегодня исправил давнюю свою ошибку. Ведь никто не знает Гвади лучше, чем он сам Себя знает. Попытался ли кто раньше проникнуть в глубину его души? А душа у него добрая. Он не лукавит, не лицемерит. С той высоты, на которой очутился Гвади, он по-новому увидел свое прошлое. Он почувствовал себя лучшим, чем был на самом деле. Когда, в какую именно минуту так решительно перестроилось его сознание, он не знал и сам. «А между тем это был гигантский прыжок из старого мира в новый».

— Ого-го!.. Так, так, — кричит Гвади своей тени, когда тень, трепеща, взбегает на вершину высокого дерева. Гвади казалось, и он сам взлетает наподобие тени, совершая славные прыжки. Он перестал различать, где он, а где его тень. Они слились вместе в едином порыве — обогнать время, наверстать упущенное. Все преобразилось вдруг. Обрело иной смысл, иной язык. Никогда за все время своего существования джаргвали — избенка Гвади — не была так ярко освещена, как сегодня, никогда не было в ней так много огня и света. Даже немые вещи, с незапамятных времен валявшиеся без употребления, почувствовали себя нужными, необходимыми. Они заиграли возрожденными красками, прося своей доли радости и света. Огненные зайчики шаловливо, с какой-то забавной прыткостью бегают по стропилам. Они мерцают подобно бесчисленным звездам, будто свод небесный раскинулся над головой Гвади вместо соломенной крыши. Так ли происходит все это или же Гвади мерещатся чудесные преобразования? Мир предстал перед ним в своих новых качествах, как живое и близкое существо, переполненное добротой, радостью, гармонией. Гвади стал новым человеком. Он ощутил почву под ногами, посмотрел на себя со стороны и обнаружил в себе самом много такого, о существовании чего не подозревал раньше. Ну в самом деле, разве он не достоин уважения? Сказать правду, даже Мариам, глубоко почитаемая Гвади, могла бы относиться к нему чуть-чуть уважительнее. А то что же происходит? Мариам проходу не дает наставлениями да всякого рода поучениями. В грош его не ставит. Нет, довольно. Гвади не потерпит больше такого. Он знает, как ему быть. Он ей не первый встречный, не ничтожный какой-нибудь человечишка!

Так говорит теперешний Гвади. Если бы он раньше произнес подобные слова, мы, возможно, не удержались бы от иронии и сказали бы: с какой стати он так вдруг расхорохорился; слова-то какие пустил в ход!

Не будем иронизировать над Гвади. Он говорит всерьез, со всей убежденностью. Через лишения и невзгоды прошел Гвади, чтобы завоевать право на эти слова. Они нелегко достались ему.

Гвади надел новый архалук в честь своего избрания. Неудобно знатному человеку ходить в отрепьях. Даже собственные дети не узнали его. Кто это? — пролепетал маленький Чиримия в испуге и кинулся под защиту старшего брата. Писатель дает почувствовать всю необычность тех перемен, которые произошли во всем облике Гвади — в его душе и во внешности. Эти перемены подтверждает и Мариам — верховный и взыскательный судья Гвади: