Федор Шахмагонов - Твой час настал!

— Ясновельможный господин! Знаю, что не с добром ты пожаловал, а по нашему обычаю ты гость. Зла тебе на нас иметь не за что, удостой принять хлеб-соль, а потом уже исполнишь то, ради чего чего пришел.

Не с Гонсевским играть Екатерине в замысловатые игры. Еще в те годы, когда он правил посольство при царе Дмитрии, сказывали ему московские люди, умер Борис Годунов, посидев за трапезой со своячницей, во всем польском стане было известно, что Скопин отправлен на тот свет этой же отравительницей. Гонсевский усмехнулся и ответил:

— Не гостем званым я пришел в твой дом, а карающей десницей его величества, короля нашего. Званым пришел бы, остерегся бы принять из твоих рук чашу вина, царева невестка. Не довольно ли тебе Бориса Годунова и Михаила Скопина? А, чтобы над собой не учинила от расстройства, то обыщут тебя до нитки.

Жолнеры подхватили Екатерину под руки. Гонсевский предлжил:

— Сама отдашь отраву, или дозволишь поглядеть на твои престарелые прелести? Не всегда наказание за грехи откладывается, является наказание и неотложно.

Отдала Екатерина крупинки яда. Супругов повязали и повезли под конвоем на Смоленскую землю в город Белый.

Патриарх Гермоген, прознав о том, что Мстиславский и бояре призывают поляков войти в Москву, позвал к себе Мстиславского. Мстиславский на зов не откликнулся. От патриарха явился посланец и объявил боярам, что если Мстиславский к нему не придет, то патриарх придет в Думу во главе духовенства. Мстиславский понял, что выход патриарха с духовенством превратится в крестный ход и поднимет московский люд на «седьмибоярщину».

Мстиславский с боярами пришел к патриарху. Начал с увещевания:

— Гетман объявил, о том у нас и договор, что пришел оборонить Москву от Вора. Не ночевать же нашим защитникам в поле, когда Вор собирает новое войско.

Кто-то из московских людей сказал:

— Мы пойдем на Вора, а на произвол поляков оставим жен и детей?

Подступали к Мстиславскому:

— Постыдился бы, боярин! Вышел гетман на Вора, с Сапегой помирился, а Вора упустил. Догонял бы Вора в Калуге, а ему Москву захватить желательно!

Мстиславский не привык говорить на равных с горожанами, разгневался.

— Кто вы такие, что собрались, где вам быть нельзя? Я с патриархом пришел говорить! Нам нельзя нарушать крестное целование Владиславу! Его мы общим согласием избрали царем.

— С условием, что королевич Владислав примет православную веру! — поправил боярина патриарх.

— Об этом не здесь говорить! Мы отправили к королю послов.

— Вот и подождать бы пересылки от послов, что Владислав принял причастие!

— Дело твое, святой отец, блюсти церковные дела, а в мирские дела тебе не след мешаться! Исстари ведется, что не попы правят государством.

— Исстари ведется, что священнослужители обороняют веру, а верой и царство стоит крепко. Не следует вам, боярам, веру нашу отдавать на поругание латинянам!

Александр Гонсевский, зная, что Мстиславский с боярами пошел уговаривать патриарха, пришел к нему на подмогу, не очень-то надеясь, что боярам удастся сломить упрямство патриарха. Войдя в патриаршую палату, Гонсевский с порога спросил:

— О чем спор, святейший? Не собираешься же ты отдать Москву Вору? Вижу и знаю, что ты против Вора, так о чем же спорить?

Гермоген встал, оперся на посох и сказал, не повышая голоса:

— Ложью и обманом вы надумали войти в город, а вот изыдите из него гневом Господнем!

В ночь с 20-го на 21-ое сентября 1610 года польские войска тихо, почти крадучись вошли в город. «Седьмичисленные» бояре ездили по улицам успокаивать московских людей. На строем идущую конницу бросится только безумец. Московский люд затаился. Вековечная мечта враждебного соседа свершилась. Стольный град Москва — пленена. Кремлевские святыни и сокровища, царская казна в руках поляков. Польские разъезды отсекали московский люд от кремлевских ворот.

Польское войско без боя вошло в Москву, заняло стольный город Российско-го государства, а король все еще топтался под Смоленском.

7-го октября прибыло из Москвы посольство во главе с князем Василием Голицыным и митрополитом Филеретом. Послов ждали. С их прибытием связывали надежды занять Смоленск без боя. О Владиславе с послами спорить не собирались, а уйти в сторону разными увертками, лишь бы последовал от послов наказ воеводе Шеину открыть ворота Смоленска. Ради Смоленска, король дал послам аудиенцию в королевском шатре.

Король терпеливо, что должно было быть расценено послами, как милость, выслушал пространную речь Василия Голицына, который просил от имени всех русских людей на царский престол королевича Владислава, не приминув указать на необходимость принятия королевичем православной веры.

Ответил за короля канцлер Лев Сапега. Ходил он не раз послом в Москву, знал московские обычаи. Упрекал он русских людей за то, что посягнули на Бо-гом данных царей, впали в разбой и смуту, утверждая, что король принес на русскую землю не меч, а мир, что он полон желания утихомирить Московское государство. О Владиславе не было сказано ни слова.

После приема у короля, послов вывели из польского стана и разместили в шатрах на берегу Десны.

— Давить нас будут холодом, — заметил Василий Голицын.

— И голодом, — добавил Филарет.

Филарет взял Василия Голицына под руку и провел в свой шатер, давая знать остальным, что хочет остаться с главой посольства один на один.

— Князь Василий, — начал Филарет, — в чем ты видишь успех нашего посольства?

Про себя Василий Голицын видел успех посольства в том, чтобы оно не име-ло успеха. Бояре, согласившись на избрание царем Владислава, никогда не согласятся признать царем Сигизмунда. Как только Сигизмунд откажет в призвании на царство Владислава, Голицын полагал, что начнется в стране антипольское движение. Придется избирать царя из своих, а кто же обладал большим правом наследовать престол, как не Голицыны? Филарету ответил:

— Стоять нам надобно за Владислава и не отступать от условия, чтобы он перешел в православную веру.

Филарет, опасаясь, что Василий Голицын не устоит перед домогательствами панов, решил его укрепить.

— Владислава на царство король не даст, иначе сегодня поспешил бы объявить о своем согласии. На московский престол король метит себя. Если мы под-дадимся будем прокляты навеки. А будем стоять до смерти, русские люди придут к согласию избирать своего царя. Не на тебе ли, князь сойдется надежда русских людей? На тебе, князь!

— Не заносился я столь высоко! — ответил Голицын.

— Мимо тебя, князь, некому русскую землю оберечь и православную веру защитить. И ты это знаешь!