Идрис Базоркин - Из тьмы веков

Дня через два-три после этого к Батази прибежал от Хасана-хаджи соседский мальчик и передал, что тот хочет поговорить с нею… Батази заволновалась, но виду не подала. Ей страшно не хотелось оставлять дочь одну. Пхарказ еще не возвратился из леса, но ждать его она не могла. Притащив из клети шерсть, она поручила Зору перебрать ее, а сама, пообещав сейчас же вернуться, соврала, что пойдет к соседке. Но Зору не поверила ей. Она увидела в окно, как мать, обойдя соседскую башню, стала быстро удаляться в другой конец аула. Уже несколько дней Зору продумывала, как ей поговорить с Калоем. Более удобного случая нельзя было ждать. Она вышла и через забор подозвала Орци.

— Брат дома? — спросила она негромко.

— Дома, — ответил мальчик. — Позвать?

— Скажи, чтоб он сейчас же пришел под большой орех, что у верхнего солнечного могильника.

Окольным путем она побежала в назначенное место. Было еще светло, ее могли увидеть. Но в молодости бывают такие желания, которые невозможно сдержать.

Калой ждал этой встречи.

Он тотчас пошел к могильникам.

Хасан-хаджи встретил Батази возгласом радости.

— Ну, женщина, Аллах, кажется, особо отметил тебя! — воскликнул он. — Наши молитвы дошли, наши чаяния сбываются!

— Ой, послушай… что ты говоришь? — растерялась Батази.

— А то, что вчера в Назрани была свадьба. Гойтемир женил Андарко. А дня через два и ты жди гостей!

Батази привстала, открыла рот, чтобы что-то сказать, но поперхнулась от волнения и села.

Хасан-хаджи наслаждался впечатлением, которое произвели его слова.

А Батази словно ума лишилась. У нее вдруг хлынули слезы, и она стала утирать их подолом. Потом начала смеяться, вскочила, чтобы бежать домой. Но Хасан-хаджи заговорил об очень важных вещах.

Он предложил обсудить, как встретить гостей. Ведь это будут необычные гости! Что следует делать хозяйке, девушке, Пхарказу; где и как рассадить гостей, как говорить с ними, чтобы не потерять достоинства и в то же время не произвести впечатления заносчивых людей. На что соглашаться, а на что и нет. Поговорили даже о том, чем и как угощать их, хотя этому женщину не стоило учить. Батази слушала Хасана-хаджи, как родного отца. «Только, — думала она, — как бы не перепутать всех премудростей!» И, словно угадав ее мысли, Хасан-хаджи сказал, что вероятнее всего он будет в числе сватов и сумеет, как свой человек, вовремя подсказать ей, что надо.

Батази до того расчувствовалась, что, прощаясь, обняла Хасана-хаджи — чужого мужчину, назвав его братом и отцом. Только подходя к своей башне, она перестала улыбаться, да и то потому, что не увидела в окне света. А стало уже темно.

«Что это Зору, заснула, что ли?» — пронеслось у нее в голове. Неясная тревога обдала ее жаром. Она кинулась бегом. Поднявшись в башню, окликнула дочь. Ей никто не ответил. Она выбежала во двор и снова позвала Зору, прислушалась. И снова молчание. Первым желанием было обежать соседей и, если ее там нет, поднять тревогу. Но она вовремя одумалась. Это бросило бы тень на Зору и на весь их дом. И вряд ли после этого Гойтемир захотел бы родниться…

У Батази подкосились ноги. Она опустилась на ступеньки.

Зору и Калой успели поговорить. Она тяжело переживала потерю его родителей и поэтому стала для него еще ближе, еще дороже.

— Кроме тебя да Орци, у меня теперь нет никого! — печально сказал Калой.

Она подняла на него глаза, и он увидел, сколько в них доброты. Они условились встретиться через три дня на старом месте, у башни Ольгетты, и разошлись, озаренные минутой счастья.

Калой пошел к Иналуку, а Зору побежала домой. Когда, войдя во двор, она увидела на пороге башни мать, сердце у нее оборвалось. Она почувствовала, что это не мать на пороге, а сама беда.

— Ты уже пришла? — сказала она матери, обходя ее. Мать поднялась и вошла за ней в общую комнату. Зору зажгла свет. На полу лежала куча нечесаной шерсти. Обе посмотрели на нее, молча встретились глазами. Зору села и начала работать.

— Куда ходила? — строго спросила Батази, едва сдерживая гнев.

— Воздухом подышать, — невозмутимо ответила Зору.

— Я тебя спрашиваю: куда ходила?

— Сказала тебе…

— С ним встречалась?..

Зору промолчала.

— Шлюха! — завопила Батази. — Я покажу тебе, как позорить старость отца и матери! Не успела за дверь выйти, как она уже кинулась на эту жердь! — От гнева лицо ее налилось кровью.

Брань потоком лилась на голову Зору. Лицо ее покрылось пятнами, руки, раздиравшие шерсть, дрожали. Наконец она не выдержала:

— Можешь говорить про меня, что хочешь. А человека не оскорбляй! Он тебе ничего не сделал плохого!

— Вор он, твой человек! — взорвалась пуще прежнего Батази. — Не сосед, а вор! Видишь, какой жених нашелся! Ему отдай девку, а он взамен и латаных штанов не может предложить! Нищий, сын нищих и тебя туда же тянет! Не выйдет. Умру, тебя убью, но этого не будет… А ты, тихоня, сукой к нему ласташься! Я тебе покажу, как нас позорить!

Зору поднялась, тяжело дыша.

— Да какая же я сука? Я же не твоя сестра!

Ненависть поднялась у Батази против дочери, как против лютого врага. Та упрекнула ее сестрой, которую муж действительно выгнал после первой брачной ночи, потому что она оказалась нечестной… Об этом знали многие. Такое не утаишь. Но никто никогда не смел упрекнуть Батази позором сестры.

Она в ярости схватила из-под печи железные щипцы и ударила Зору по голове.

Зору никогда не били. И этот удар ошеломил ее не столько болью, сколько обидой. Она в удивлении посмотрела на мать, а та снова бросилась на нее и в исступлении стала колотить до тех пор, пока сама не задохнулась и не свалилась в припадке.

Зору стояла, словно окаменев. По ее лицу, платью, рукам текла кровь. В это время открылась дверь. На пороге появился отец. Сначала он не понял ничего. На полу билась в рыданиях жена. Дочь обливалась кровью.

— Что случилось? — едва выговорил он. — Что случилось??

Батази первой пришла в себя. Она, шатаясь, поднялась и упала перед ним на колени.

— Я виновата… — простонала она. — Я проглядела… Я не сумела воспитать… Дочь наша стала потаскухой!.. — И она снова зарыдала.

— Что? Что ты сказала?

Пхарказ схватился за кинжал. Но Батази повисла на его руках.

— Убирайся с глаз отца! Убирайся! — закричала она на дочь.

Та ушла. Ушла, шатаясь, как во сне. Из окна ее комнаты было видно черное небо и далекие звезды над горами. Она облокотилась на холодный подоконник. Лбом прижалась к стеклу и стала глядеть в это небо пустыми глазами. Но постепенно мысль ее прояснилась. Она услышала, как мать то причитает, то сквозь слезы рассказывает отцу о ней.

И она подумала, что, наверно, очень виновата, так как стала думать о своем счастье, забыв о них. Что она, наверно, очень обидела родителей, раз они в таком горе… Отец даже готов был убить ее. И еще подумала она, что ей и умереть не страшно, лишь бы они успокоились.