Конн Иггульден - Гибель царей

Сервилия накинула одежду на все еще влажное тело, слегка дрожа от нетерпения.

Немного постояв около огромного зеркала, она пригладила волосы, убрав их со лба. У женщины замирало сердце при мысли, что она наконец познакомится с Юлием. С веселым удивлением Сервилия улыбнулась своему отражению.

Брут и Юлий ожидали в комнате, где не было и намека на фантазию, с которой хозяйка дома украшала свои кабинеты. Это была просто обставленная гостиная со стенами, обтянутыми изысканно расписанной тканью, что создавало ощущение тепла. В камине мерцал огонь, отражаясь на лицах молодых людей золотым светом.

— Очень приятно с тобой встретиться, Цезарь, — сказала Сервилия, протягивая руку.

Ее одежда прилипла к влажной коже, на что она, собственно, и надеялась, и то, что молодой человек старательно отводил взгляд, чтобы не смотреть на нее, доставило Сервилии удовольствие.

Юлий был поражен. Он думал, не смущает ли Брута тот факт, что его мать кажется почти обнаженной под тонкой тканью, облегающей ее тело. Сервилия наверняка принимала ванну. У Цезаря заколотилось сердце при мысли о том, что могло там происходить до их прихода. Женщину нельзя было назвать красавицей, но, когда она улыбалась, в ней просыпалась необыкновенная чувственность.

Юлий сознавал, что слишком давно не спал с женщиной, но даже при всем том не мог вспомнить, чтобы Корнелия или Александрия возбуждали его до такой степени, не прилагая к этому никаких усилий.

Он слегка покраснел и пожал протянутую руку.

— Твой сын очень хорошо о тебе отзывается. Я рад, что мы смогли встретиться… хотя и ненадолго… прежде чем я вернусь домой. Мне жаль, что я не могу задержаться…

— Перворожденный отправится подавлять восстание, — сказала Сервилия, кивнув. Глаза Цезаря расширились, когда он слушал ее. — Я не буду тебя задерживать и вернусь в ванну… Просто имей в виду, что я твой друг, если когда-нибудь понадоблюсь.

Юлий в это время ломал голову, действительно ли в ее глазах было обещание, когда женщина с такой теплотой смотрела на него. У нее был мягкий низкий голос, который можно было слушать и слушать. Он вдруг тряхнул головой, чтобы избавиться от наваждения.

— Я запомню, — сказал Цезарь, почтительно поклонившись.

Когда Сервилия перевела глаза на Брута, Юлий украдкой посмотрел туда, где влажная ткань не скрывала, а подчеркивала мягкую округлость ее груди, и опять покраснел, потому что женщина перехватила его взгляд и улыбнулась с видимым удовольствием.

— Ты обязательно должен опять привести его, Марк, когда будет время.

Цезарь посмотрел на Брута, который слегка нахмурился.

— Обязательно, — ответил он и вышел вместе с Юлием.

Сервилия смотрела им вслед. При мысли о молодом Цезаре ее пальцы легко пробежали по груди, где горячие соски, казалось, решили ожить, невзирая на то что тело замерзло.

Брут легко нашел дом Александрии, несмотря на то что на улице было совершенно темно. Будучи вооруженным и имея знаки различия Перворожденного легиона, он был нежелательной мишенью для грабителей, охотившихся на слабых и бедных.

Мать Октавиана, Атия, открывшая дверь, выглядела испуганной, но, узнав Марка, быстро отступила в сторону. Он зашел в дом, думая о том, как много людей приходят в ужас при виде солдат, пришедших к ним посреди ночи. Сенаторы окружают себя стражниками, простые римляне могут защититься от остального города только дверьми.

Увидев Александрию, Брут вдруг почувствовал смущение, потому что мать Октавиана, приготовившая им ужин, находилась рядом.

— У тебя нет более уединенного места, чтобы поговорить? — вполголоса спросил он.

Александрия посмотрела на дверь в свою комнату, и Атия поджала губы.

— Только не в моем доме, — ответила она, нахмурившись. — Вы не женаты.

Брут покраснел.

— Я завтра уезжаю. И просто хотел…

— О, да. Я знаю, чего бы ты хотел, но этого не случится в моем доме.

Атия вернулась к овощам, а Брут и Александрия приглушенно захихикали, что еще больше усилило ее подозрения.

— Давай выйдем на улицу, Марк. Я уверена, что Атия может доверять тебе, если мы поговорим на глазах у соседей, — предложила Александрия.

Она набросила накидку и вслед за ним вышла в темноту, а Атия с раздражением швыряла нарезанные овощи в кастрюлю.

Девушка тут же оказалась в объятиях Брута: они поцеловались. Хотя стемнело, на улицах все еще было много народа. Марк в отчаянии огляделся. Небольшая дверная ниша едва могла служить укрытием от ветра, не говоря уже о том, чтобы стать приютом для любовников.

— Это глупо, — сказал он, потому что ему хотелось именно той близости, против которой восстала Атия.

Брут уходил воевать очень далеко, и это стало почти традицией — находить за ночь до этого гостеприимную постель, где тебя с радостью принимают.

Александрия хихикнула и поцеловала центуриона в шею, где от металла его кожа была холодной.

— Заверни нас в мою накидку, — прошептала она ему на ухо, от чего пульс молодого человека значительно участился.

Он набросил на них обоих накидку, и теперь они дышали дыханием друг друга.

— Я буду скучать по тебе, — сказал Брут совсем тихо, чувствуя, как ее тело еще теснее прижалось к нему.

Одной рукой ему приходилось придерживать накидку, но другая была свободна и скользила по теплой спине.

Когда его пальцы пробрались под одежду, Александрия тихонько ахнула.

— Мне кажется, Атия была права, — прошептала она, не желая, чтобы женщина, обладающая острым слухом, услышала их.

Ощутив на своем бедре широкую ладонь Брута, Александрия задрожала; спешащие мимо люди только добавляли ей возбуждения. Накидка создавала вокруг них теплое пространство, защищающее от холода ночи. Ноги Марка, как обычно, были обнажены, и вдруг Александрия с отчаянной смелостью положила руки на его бедра, чувствуя их гладкую силу.

— Мне надо позвать Атию, чтобы она защитила меня от тебя, — сказала она.

Девушка обнаружила мягкую шнуровку и расслабила ее, чтобы почувствовать жар его плоти в своих руках. Брут тихо застонал от прикосновения и сразу стал оглядываться, не заметил ли кто-нибудь. Люди не обращали на молодую пару в темноте внимания, но он не мог сразу сообразить, видят их или нет.

— Я хочу, чтобы ты помнил меня, пока будешь отсутствовать, Брут. Мне неприятно думать, что ты будешь похотливо смотреть на проституток в лагере, — прошептала она. — У нас с тобой остались незаконченные дела.

— Я не буду… Боги! Я так долго о тебе мечтал…

Она расстегнула последнее препятствие и позволила ему проникнуть в себя, закрыв глаза. Брут легко поднял девушку на руки, и они сплелись воедино, ритмично двигаясь в полной тишине, абсолютно не интересуясь, что происходит вокруг. Мимо проходили люди, но никто не остановился, ночь сразу же поглощала их.