Галина Петреченко - Рюрик

Эфанда вскрикнула, широко раскрытыми глазами оглядела поникшего жреца и с ужасом прошептала:

— Н-нет.

— Н-нет, — как эхо повторил Бэрин и понял, что сейчас он не просто дотронулся до нежной души Эфанды — он тяжело ранил ее. Зная, что молчать в таких случаях нельзя, Бэрин выпрямился и, видя, как часто вздымается невысокая грудь княгини, глухо проговорил: — Эфи, ты не на небесах живешь и ведаешь, что враги твоего Рюрика не гнушаются ничем. Они уже несколько раз проводили… заклинание над его обликом…

Эфанда ахнула и мгновенно побледнела.

— Какое варварство, — с ужасом прошептала она и недоверчиво покачала головой. — Не может быть. — И, не веря ни Бэрину, ни самой себе, хмуро посмотрела на жреца.

— Ты замечала, как он иногда… как бы каменеет? — тихо спросил жрец, видя ее мучения. — Напрягает спину, скрывает ото всех боль, пронизывающую лопатки?

Эфанда молча кивнула головой.

— Это и есть проявление заклинания, — мрачно подытожил Бэрин. — И ты прости меня за жестокость, Эфи, но мне очень хочется тем же ответить и Вадиму, — резко завершил он и встал.

Лицо Эфанды преобразилось: оно стало суровым, и Бэрин не смог сразу понять, подурнела она при этом или нет.

— Я… не могу… убивать, — тихо, но решительно заявила Эфанда, глядя на жреца снизу вверх.

— Заклинание — это еще не убийство, — возразил ей жрец и, нагнувшись к ней, настойчиво проговорил: — Особенно удачно оно получается тогда, когда его свершают люди, кровно заинтересованные…

— Нет! — решительно перебила она его и встала. — Я ненавижу Вадима, Гостомысла, их зломыслие, козни, но… я не верю, что они хотят смерти Рюрика! — горячо проговорила она, глядя прямо в глаза жрецу.

— Я бы тоже не хотел в это верить, но нынешнее появление норманнов чьих рук дело? — терпеливо спросил ее жрец.

— Это испытание крепости, — возразила Эфанда. — Оно любопытно всем: и Гостомыслу, и Вадиму, и викингам, но… это не должно закончиться… смертью Рюрика, — наивно предположила она и тут же поняла свою ошибку. — Д-да, я понимаю… — растерянно продолжила она, не обратив внимания на явное сомнение Бэрина. — Я сглупила… Ведь там все может быть… — уже медленнее ис подступающим к сердцу холодом проговорила она.

— Вот именно, — согласно закивал головой жрец, — и ты должна помочь мне…

— Нет, Бэрин, нет! — горячо запротестовала Эфанда, перебив жреца. Прошу тебя, не… — Она хотела сказать: «Не подстрекай меня к этому», но сдержалась; нетерпеливо и гневно посмотрела на жреца и ни звука больше не произнесла.

Бэрин посмотрел в ее растревоженное, посуровевшее лицо и мрачно подумал: «Да, это не Руцина. Та бы, не задумываясь, с азартом охотницы совершила весь обряд заклинания да еще повторила бы не раз… Но Руцина разлюбила Рюрика, а до Дагара ильменские правители пока еще не добрались…»

— Хорошо, Эфи. Я ведаю, что заклинание — дело параситов и мужчин, глубоко вздохнув, медленно проговорил Бэрин. — Но не должна же ты забывать, что ты дочь вождя и жена князя! — сурово продолжил он в встретился со страдальческим взглядом ее больших серых глаз. — Твое положение обязывает тебя быть… более решительной, — как можно жестче добавил жрец, сознательно не пощадив ее нежной души. — Княгиня рарогов-русичей должна быть стойкой! величественно изрек он на прощание и понял, что о снах князя с ней, бесполезно разговаривать: Рюрик наверняка держит ее в полном неведении. Князю нужна нежная, не обеспокоенная мраком жена…

«Молодец, Рюрик! — угрюмо подумал жрец и снова глубоко вздохнул: Настоящий мужчина!.. Но мне-то как оберегать его? — горестно спросил он самого себя, покидая клеть младшей княгини. — Ведь все мои заклинания, с моей кровью, будут мало способствовать успеху… А утром — бой с викингами», — хмуро вспомнил Бэрин и поспешил в свой дом.

…Наутро норманны ринулись куда полегче — в город, но там никого не обнаружили и, озадаченные, окружили новую крепость.

Сначала в крепости были слышны вой, вопли, свисты да мощный топот конницы, кружившей за ее стенами и искавшей слабое место.

Рюрик дал команду, и в наступающих посыпался град острых камней, ярко пылающих факелов, тьма быстрых стрел. Из узких щелей-бойниц торчали круторогие металлические крюки, выдвигавшиеся из стены под разными углами на пятнадцать локтей. Они грозили беспощадно искалечить приблизившихся к ним людей или коней. Кони ржали; люди стонали, кричали от ожогов и ран или падали замертво под стрелами либо от ударов канатных узлов, запускаемых с силой с высоты стен крепости…

Два дня и две ночи штурмовали норманны Ладожскую крепость. На третье утро Рюрик дал команду тихонько вывести лучников и меченосцев из крепости и дать беспощадный бой измученным врагам прямо возле ее стен: помощь рарожским гриденям будет постоянной.

Норманны, слабо отбиваясь, желали уже только одного — прорваться к дороге, ведущей на пристань, но отступление было преграждено соединенными силами секироносцев и лучников. Враги яростно отбивали ух натиск, но лишь мелкие их отряды, пробиваясь через лес и болото, смогли попасть на пристань, где сторожевые воины норманнов держали ладьи в полной боевой готовности…

— Удрали викинги! — кричали счастливые варяги-русичи, крутя синеволосыми головами…

— Отбилися! Потерь почти нетути! — растерянно и удивленно говорили ладожане, улыбались счастливые и сердечно благодарили Рюрика с дружинниками за спасение от дерзкого врага. Немногословно, улыбчиво, но со слезами на глазах обнимали они варягов или гладили их по плечам. Как сроднились и сблизились все они за эти четыре беспокойных дня! Никто ни с чем не считался — работы хватало всем; заботы были общие. Кто-то кого-то обмывает, кто-то кому-то рубаху зашивает, кто-то кому-то еду подает… А кругом смех, смех, и никому по своим очагам расходиться не хочется.

И тут как будто в воздухе родилось слово: «Пир». И превратили это слово в волшебный венок, сплетенный из божественных цветов, каждый из которых означал верность, дружбу, мир и любовь друг к другу; каждый из которых равный с равными сплетался крепкими стебельками, и, поддерживая друг друга, сомкнулись цветы в счастливый семейный круг.

Потянули ладожане варягов к себе в город; настелили на полянах льняные покрывала. Тут и появились сначала венки из цветов, затем нехитрая еда: цежи кисельные, сыта, сыры молочные, хлебы печеные, рыба вяленая, конина отварная; затем выкатили бочки с квасом, а где и на бочку с медом не поскупились.

Ладожанки надели на себя лучшие льняные и холщовые подпоясанные узорными кушаками платья с металлическими коробочками на груди, бусы из зеленого бисера. Блестели веселые глаза, светились задорные улыбки, краснели румянцем щеки, и звенел вокруг заразительный смех. Бойко и ловко плясали ножки, обутые в кожаные чувячки, ласково касались руки плеч синеголовых, и без конца раздавался один и тот же вопрос: