Сергей Кравченко - Яйцо птицы Сирин

Для увара воду или масло следует довести в котле до кипения. По православным праздникам в целях религиозной назидательности вместо обычного постного масла иногда применяют земляное, черное — «нафту», привозимую с дальних промыслов. Земляное масло хорошо тем, что напоминает видом и запахом смолу адских котлов. Есть, правда, одно неудобство: кипящая нафта при неосторожном обращении с огнем вспыхивает. Оно бы и ничего, — взлетает адское пламя, грешник принимает кару по полной программе, — но может выйти и неприятность. В прошлом году на Крещение стали протопопа Никодима Содомского в нафту сажать, а она как рванет раньше времени! Так молодца Ивана-крестителя заодно и спалила.

Ну вот. Когда юшка в котле закипит, быстро окунаем в нее клиента. Пять минут, и готово! Можно подавать. Только остудить не забудьте, а то собачки морды могут попортить.

К рецепту увара остается добавить три соображения.

Первое. Нефтяным рассолом, все-таки, злоупотреблять не следует. Нефть недешева, да и собаки есть готовое блюдо с нефтью обычно отказываются. Если не голодный год.

Второе. Объем жидкости следует рассчитывать по закону Архимеда. То есть, из объема котла вычитать объем купальщика, чтобы кипяток при его погружении не перелился через край. Если вы в античной математике не сильны, можете определить объем экспериментально. Подберите мужичка-дублера, одинаковой или чуть большей, чем у главного акванавта дородности. Посадите его в холодный котел. Излишек жидкости выльется. Потом отнимите еще десятую часть объема, — на расширение жидкости от нагрева. Вот и все.

И третье. Градус кипения масла намного выше, чем у воды, и если вы на воде готовите, то раствор нужно подсолить. Чем больше соли, тем выше температура. Тем здоровее увар.

А запар — дело другое, серьезное! Оно — для особых гадов, всенародных врагов, воров государевых, всероссийских.

Объект внимания усаживается в котел заранее. Начинаем воду или масло медленно подогревать. Сначала, особенно зимой, это даже приятно. Но вот температура повышается, пациент начинает нервничать, суетиться. Тут уместно подойти к нему и спросить ласково:

— Любо ли тебе, добрый молодец? По здорову ли тебе приходится? А по здорову ли было государя нашего, сиротинушку, обворовывать? Последнюю корку у него красть? Последнюю икринку хитить?

— Да что ж ты так орешь, урод?! Постесняйся девок красных! Вон они уж и в обморок валятся от твоих криков. Послы по тебе совсем изрыгались! Видать, тебе обычай наш московский не по нраву? Так ты бы заранее сказал, мы бы тебя на кол подсадили. На колу оно, брат, прохладнее — девкам нагляднее, да и тебе самому всю Русь великую до горизонта видать. Ну, все, успокойся, ты нам всех собак распугал!

Так мечтал о знатной казни наш узник, когда за полночь к нему пришли. Первым в келью втиснулся громадный мужик.

«Конец спаси пресвятая Богородица», — быстро, без знаков препинания забормотал Семен.

Но вошел еще один человек, с факелом, и узник увидел, что гости одеты слишком нарядно для ночных убийц.

— Ну, Семка, — начал старший, — сказывай, как ты уговор нарушил, как наше жалованье осквернил?

«Царь!», — понял Семен, и, перевернувшись со спины на колени, заголосил бойко:

— Батюшка наш, великий государь, царь и великий князь, Иван Васильевич, Русии самодержец, владимерский, московский, новгородский, царь казанский, ...

— Короче говори, убогий!

— ... удорский, обдорский, кондинский, и всея Сибирския земли и Северные страны повелитель...

— Ужо и Сибирский! — ехидно скривился Грозный, — ты мне лучше признавайся, как ты меня, обдорского, ободрать хотел, как кондинского закондомить пытался, куда от удорского удрать собирался? И куда войско гонял, воеводе не давал?

— Чести и славы тебе, государь казанский, хотел, — Семен с перепугу перемежал речь титульными огрызками, как икотой, — короткий путь до Сибири найти пытался, туда, государь псковский, по весне собирался, туда, до Камня и войско на разведку ходило...

— Титлы оставь! Путь знаешь? Разведал?

— И путь знаем, и знатоков тамошних наловили, и для языков человечка переняли, — Семена колотила крупная дрожь, то ли от простуды, то ли от ужаса.

И тогда видя, что толковой беседы с этим раздавленным существом сегодня не получится, государь отчинный земли Лифлянские и иных многих земель повелеть соизволил: купца родового Семена Строганова пожаловать теплой спальней-умывальней, покормить по-человечески, полечить, приодеть и... — нет, не варить его, тощего, — ... а доставить во середу на душевную беседу.

«Пытать будут», — не верил счастью Семен.

Все-таки Богоматерь правильно поняла его нескромную мольбу.

А грозному государю не терпелось «восприять» волшебную иглу. Ему чудилось в кошмарах, что онемел он всем телом, ни двинуться не может, ни встать, не пойти.

Однажды, засыпая, Иван слушал очередной абсурдный сказ, из тех, которыми с некоторого времени потчевал его на ночь Мелкий Бес, оттеснивший с почетного ложа и баб шахерезадых, и Федьку Смирного.

Сказ выходил на тему дня. Будто замешкался Иван с отправкой ловчих за Птицей Сирин. Будто не нашлось на то богатыря, — все в Ливонии сгинули. А какие не пали в бою, те полегли к немецким бабам, завлекающим усталых витязей волшебным пением и художественным свистом.

Пришлось Мелкому Бесу лично Птицу ловить, государя выручать. За сей подвиг МБ всего-то и запросил, что сафьяновых сапожек, звания окольничьего, да жениться на ведьме-Марье. Царь сначала волынил, хотел Марью под себя прибрать, но особенно жмотил сафьяновых сапожек. А время играло на МБ. У царя по утрам уже не только до колен немело, но и выше под простынкой не пошевеливалось. Поэтому царь терпел-терпел, да и согласился.

МБ сгонял в Сибирь, договорился с Птицей на своем языке, да на ней же верхом назад и воротился. А чего время зря изводить, с клеткой золотой, пудовой по замерзающим рекам таскаться?

Он Птицу в полете поторапливал. То шенкелями ее освежит, то перо смыкнет, то за грудь ущипнет. Наконец прилетели. Быстро поклевали огурца с хреном и водкой, и стали песни орать, яйцо высиживать. Но вот беда. Летелось-то быстро, пилось пьяно, пелось весело, а сидится как-то натужно. Запор.

А государь тем временем каменеет..., нет, скорее студенеет. Холодный, вялый, как студень, становится. Пришлось МБ позвать Большого Брата.

Как загремит ББ колокольным набатом, как трахнет землицу сейсмостойкую, как завоет на Птицу: несись, курица! А то, была синяя, станешь рябая! Сирин, конечно, испугалась, и выкинула яичко недоношенное. Не шибко золотое. Так, желтенькое чуть-чуть. Но иголка в нем нашлась!

Побежали к Ивану, ББ дыхнул на него дыхом паралитическим. Иван и отрубился. Пришлось окна во дворце отворять, впускать ветер свежий, сибирский — норд-ост называется, сильно с похмелья помогает. Пока Иван в коме пребывал, воткнули ему иголку, куда следует, ушко с ниткой снаружи оставили, для аварийного выдерга.