Сергей Сибагин - Прапорщик Щеголев

— Синоп — Башкадыклар — победы-близнецы! — говорили в городе.

В начале декабря стало известно, что в скором времени прибудет новый командующий Одесским военным округом, бессарабский и херсонский губернатор барон Дмитрий Ерофеевич Остен-Сакен, боевой генерал, участник войны с Наполеоном.

В день его приезда на батарею к Щеголеву явился запыхавшийся Свидерский.

— Александр Петрович, — едва переводя дух, сказал он, — прибыл новый командующий... Уже осматривает батареи... Сейчас на Третьей... Скоро будет у вас. Я пришел предупредить вас об этом, чтобы вы успели приготовиться.

— У нас все готово, — улыбнулся прапорщик. — В любую минуту мы можем показать батарею кому угодно.

— Ну, как знаете, — обиделся адъютант. — Барон — человек строгий, придирчивый. Он и в погреб полезет, и в пушечное дуло заглянет.

— Очень хорошо. Пусть проверяет, как хочет.

Час спустя у въезда на мол появились две коляски. Часовой не пропустил их и вызвал Щеголева. Прибежавший прапорщик увидел незнакомого генерала, увешанного орденами. Котлетки-бакенбарды придавали его лицу особенно благообразное выражение.

Генерал расхаживал по берегу, заложив руки за спину. Увидев Щеголева, он подошел к нему, протянул руку и сказал:

— Командующий округом генерал-адъютант барон Остен-Сакен.

Прапорщик растерянно пожал руку. Он сам должен был рапортовать командующему, а тот сразу подал ему руку.

— Слышал о вашей батарее, — продолжал генерал, — с первого же шага хочу выразить удовлетворение правильно поставленной службой: часовой не испугался моих эполетов и не пропустил меня. Правильно сделал. Он же меня не знает!

Вместе с генералом Сакеном прибыли оба уже знакомых прапорщику инженерных генерал-майора и несколько других офицеров.

Все отправились на батарею. Генерал осматривал долго, беседовал с солдатами, сам провел ученье, хвалил проворство и ловкость в обращении с пушками.

Прапорщик просил разрешения произвести ученье со стрельбой, показал сарай, представлявший опасность для батареи.

— Обязательно, прапорщик, постреляете. Обязательно. Сам понимаю, — какое же ученье без стрельбы. И сарай снесем, — дайте срок. Все будет сделано. Запишите, адъютант, про сарай.

Холеный адъютант, капитан Богданович, изгибаясь в талии, немедленно выполнил приказ.

Прощаясь с батарейцами, генерал сказал:

— Спасибо, братцы, за службу! Честно исполняете долг свой. Верно служите своему отечеству и государю. — И в заключение пошутил: — Вот скоро будет у нас вдоволь пороху, тогда такую пальбу поднимем — всех чаек распугаем.

Зима вступила в свои права. Целый день над городом висели низкие тучи, по ночам мороз затейливым узором разрисовывал стекла. От ударов ветра вздрагивал дом.

Непривычной была для Щеголева такая зима: снега почти не было. Только изредка присыпало землю снежной крупой или выпадал снежок. Удивляли и неожиданные оттепели, наступавшие даже в те дни, когда в Москве особенно лютовали морозы.

На батарее целые дни скалывали лед. Особенно досаждали штормы. Волны, накатываясь на мол, превращали в сплошную ледяную стену мерлоны и амбразуры.

Ахлупин говорил:

— Наша батарея как настоящая ледяная крепость. Жалко даже лед скалывать... Никакое ядро не возьмет...

Накануне рождества новый командующий собрал артиллерийских офицеров и сообщил им радостную весть:

— Из Петербурга прибыло разрешение получить пушки в бендерском и киевском арсеналах. Необходимо послать двоих человек для приемки орудий.

Среди офицеров прошла волна оживления. Однако оказалось, что никто из них ехать не может: несмотря на штормы, казалось, исключавшие возможность появления с моря противника, генерал Сакен категорически запретил оставлять батареи без командиров. Положение казалось безвыходным. Но тут снова заговорил командующий:

— Два партикулярных чиновника из канцелярии градоначальника — господа Малевский и Станилевич, предложили нам свои услуги для поездки в Бендеры и Киев, сразу же заявив, что от всякого вознаграждения за эту услугу они отказываются.

— Предлагаю, господа, обсудить это предложение. Считаете ли вы, что господа Малевский и Станилевич, будучи соответственно подготовленными и проинструктированными вами, справятся с этой важнейшей задачей?

Мнение офицеров было таково, что при условии некоторой подготовки чиновники со своей задачей справятся.

Получив нужный инструктаж, Малевский и Станилевич, не теряя времени, отправились в путь.

Первым возвратился Станилевич. Он привез из Бендер 4 чугунных и 2 медных мортиры двухпудового калибра. При осмотре оказалось, что чугунные хороши, а медные устарели и использованы быть не могут.

Смущенного Станилевича успокаивали, говоря, что такой изъян даже опытный артиллерист может не заметить.

Малевский прибыл из Киева на неделю позднее и привез 12 орудий отменного качества. Кроме того, из Тирасполя прибыло 4 единорога.

Яновский сокрушался:

— Должны были получить пятьдесят шесть орудий, а получили только двадцать. Как же быть?

Посовещавшись, артиллеристы решили Центральную батарею пока не сооружать.

В центре и без того было сосредоточено достаточно батарей. Следовало позаботиться о флангах.

Наступившие морозы прекратили земляные работы: землю нужно было отогревать, а денег на топливо не было. Дальнейшие работы отложили на весну.

А в городе тем временем ползли упорные слухи о неизбежности войны с Англией и Францией и о том, что начнется эта война весной. Слухам верили мало (может быть, это только угрозы?), приписывая их распространение хлебным торговцам, имевшим большие запасы зерна.

Действительно, цены на пшеницу начали подниматься.

Щеголев стал замечать, что к Бодаревским часто приходят какие-то люди, по виду купцы. Их немедленно препровождали в кабинет, куда проплывала и хозяйка. Иногда через запертые двери слышалось:

— Так по рукам, что ли? — говорил посетитель.

— Нет, батюшка, — отвечал голос Марьи Антоновны, — обождем еще.

— Ждите... Только как бы не прождались.

Бодаревские ежедневно расспрашивали прапорщика о новостях. Больше всего интересовались, не объявлена ли война Англии и Франции, просили, чтобы немедленно предупредил, если что узнает.

Корнила Иванович часто куда-то исчезал из дому.

Однажды утром прапорщик увидел во дворе с десяток возов, на которые нагружали мешки пшеницы. Двери большого сарая были распахнуты настежь. Бегали, суетились дворовые, сгибаясь под тяжестью мешков. В стороне стоял рыжий, в красном сюртуке и зеленом жилете, худой англичанин с выпяченными, как у лошади, зубами.

Прапорщик догадался, что Бодаревские, наконец, продали хлеб.