Алан Саваж - Восемь знамен

Но вот по сигналу с китайского флагмана шум стих, и в заливе воцарилась полная тишина, слышалось лишь посвистывание ветра в корабельных снастях.

— Капитан Гауэр, поприветствуйте этих джентльменов, — распорядился Макартни.

Гауэр кивнул старшему помощнику, и английский торговый флаг скользнул вниз и замер на середине флагштока. Остальные суда последовали примеру флагмана.

— Можете начинать, мистер Морли, приказал Гауэр.

Флагман содрогнулся от приветственного залпа, тут же подхваченного орудиями остальных судов эскадры. При первых мощных разрывах и клубах дыма гул волнения и тревоги пронесся над китайской флотилией, в какой-то момент показалось, что она готова открыть ответный огонь. Но тут же китайцы сообразили, что выстрелы холостые, и не успело еще смолкнуть эхо британской канонады, как вновь загремели фейерверки и все утонуло в душераздирающей какофонии.

Китайцы спустили на воду шлюпки, и те устремились ко «Льву».

— Баррингтон, вы будете говорить с этими людьми, — распорядился виконт. — Желательно, чтобы на борт поднялись не все сразу.

Пробил час Роберта Баррингтона, ради этого его и взяли в посольство. Он не претендовал на равное положение с посольскими чинами, с войсковыми и флотскими офицерами, не располагал финансовой поддержкой для сближения с торговыми представителями компании. Еще меньшее отношение он имел к посланцам английской церкви или миссионерских обществ, сгрудившимся сейчас на шканцах. Но… Роберт Баррингтон мог говорить по-маньчжурски.

В Индии Макартни уверяли, что в подобной роскоши нет никакой необходимости. В Китае дела вели, объясняясь либо на местном диалекте, либо на общеупотребительном наречии, и в Калькутте было достаточно много знатоков и кантонского и общепринятого китайского.

— Но разве я буду общаться не с маньчжурскими чиновниками? — поинтересовался виконт. — Ведь они правят страной.

— Совершенно верно, милорд. Однако они будут говорить на китайском.

— Да, со мной и моим переводчиком. А между собой?

— Как вам сказать… э-э, надо думать, на маньчжурском.

— Вот именно. Значит, я не буду знать, о чем они переговариваются. Мне нужен рядом человек, знающий язык маньчжуров, раз уж именно с ними мне предстоит встречаться.

Найти такого переводчика оказалось непросто. В калькуттском генерал-губернаторстве вынуждены были даже дать об этом объявление, и самые худшие опасения правительственных чиновников сбылись, когда одним-единственным откликнувшимся на него добровольцем стал не кто иной, как Роберт Баррингтон.

В маленьком замкнутом мирке, каким по-прежнему была Британская Индия, все члены английской общины хорошо знали друг друга, были оценены по достоинству и расставлены по своим полочкам; жены присоединялись к мужьям на отведенных им ступеньках. У Роберта Баррингтона жены не имелось, к счастью для нее: он давно и прочно занимал подножие социальной лестницы. Между тем по происхождению он был здесь не из последних. Только обстоятельства заставили его отца, приходского священника, послать в море младшего сына, когда тому исполнилось двенадцать. Мальчишка быстро осваивал морское дело и поднялся от юнги до шкипера торгового судна, а потом еще выше, на службе компании. Но за двадцать с лишним лет, в течение которых Роберт Баррингтон проделал долгий путь от берегов Темзы до рейда бомбейского порта, он приобрел репутацию человека, которому никогда не присоединиться к племени удачливых. И дело не в отсутствии способностей. Капитанское свидетельство он заработал еще совсем молодым, в двадцать семь лет. Однако доходы его ограничивались одним жалованьем, а жизнь Роберт Баррингтон вел слишком вольную для набоба; с равным успехом его могли видеть как в английском клубе, так и в портовой забегаловке, болтающим за выпивкой с каким-нибудь кули.

Конечно же, как и все вокруг, он мечтал о сокровищах Востока. Собственно, за пять последних лет он так ни разу и не выбрался домой — отец уже умер, а с братьями Баррингтон не ладил. Все его помыслы были теперь поглощены торговлей с Кантоном.

Так он заслужил окончательный приговор Британской Индии. Тремя годами раньше описываемых событий Баррингтон тяжело заболел в Кантоне, и капитан не нашел ничего лучшего, как там его и бросить. Никто не ожидал увидеть Баррингтона снова. Но год спустя он объявился в Калькутте — оказывается, его выходила маньчжурская семья, глава которой служил чиновником в порту. Забота, с которой за ним ухаживали, наполняла Роберта чувством глубокой благодарности; в глазах же окружающих он всего-навсего прожил несколько месяцев как язычник среди язычников, погрязнув в невесть каких варварских обрядах и обычаях. Поговаривали даже, что он возжигал ритуальные благовонные свечи, дабы умилостивить судьбу. А взять настойчивость, с которой он отделял китайцев от маньчжуров, тогда как что те, что эти были всего лишь желтолицыми язычниками…

Однако тот случай имел замечательные последствия: Роберт Баррингтон оказался единственным белым человеком в Калькутте, бегло говорящим на маньчжурском.

Одетый в свою лучшую синюю накидку, Роберт занял место рядом с его светлостью. Он прекрасно понимал важность предстоящих минут. Остановив свой выбор на Баррингтоне, Макартни относился к нему как к другу, не обращая внимание на неодобрительные взгляды помощников. Однако его светлость, проявив таким образом решимость полагаться только на собственное мнение, будет чрезвычайно рассержен, если вдруг это мнение окажется опрометчивым. Роберт это прекрасно понимал. На трапе появился встречающий. Вглядевшись, Баррингтон понял, что перед ним евнух. Он бросил быстрый взгляд на Макартни, но, судя по всему, виконт не заметил ничего странного в облике маньчжурского посланца. Как и следовало ожидать, евнух был одет чрезвычайно богато, в красную шелковую куртку и зеленые шелковые же штаны, на ногах мягкие лайковые сапоги. Лакированная трость заменяла ему меч, голову прикрывала круглая шляпа с четырьмя «рожками» по полям. Почти так же роскошно были одеты и люди из его свиты, сгрудившиеся у борта позади своего начальника.

— Мой господин, Хошэнь, Правитель вверенных ему народов, шлет приветствие. — Евнух поклонился. Голос у него был высокий и ломкий. — Меня зовут Ван Луцин.

— Мой господин, лорд Макартни, — Роберт в свою очередь поклонился, — посылает ответное приветствие вашему господину, премьер-министру Хо, и от имени своего господина, короля Великобритании, Франции и Ирландии Георга III, Защитника веры, передает приветствие его Небесному величеству императору Сяньлуну. Меня зовут Роберт Баррингтон. — Как он полагал, Ван был достаточно образован, чтобы разбираться в британской табели о рангах.