Баграт Шинкуба - Последний из ушедших

Мы гордились собственной стойкостью, но, по правде говоря, дорогой Шарах, наш народ к тому времени был уже изнурен войной. Все чаще из-за нее люди не успевали встречаться даже на похоронах и свадьбах, не успевали мотыжить посеянное и не успевали собирать урожаи кукурузы, которую успели промотыжить.

Боже мой, сколько же времени прошло с тех пор и сколько раз с тех пор все менялось в этом непостоянном мире!

Жизнь часто сравнивают с морем, и это правильное сравнение. Потому что, как в жизни, его безжалостные волны иногда сокрушают и хоронят на своем пути все живое, а иногда, словно удовлетворись первой легкой добычей, быстро отступают назад. Но там, где они прокатились туда и обратно, жизнь все равно исчезает, как остатки воды, высыхающие среди раскаленных песков.

Я всегда вспоминаю это, когда думаю о том, что случилось с нами, убыхами, и дай бог, если я сумею рассказать тебе все по порядку — одно за другим.

Вдруг по нашим селениям пронеслась хорошая весть: русские хотят заключить мир и через неделю на берегу Мзымты, там, где туда и обратно ходит паром, присланный царем генерал встретится с нашим вождем, Хаджи Керантухом. А посредником на этих переговорах будет воспитанник убыхов, владетельный князь Абхазии Хамутбей Чачба.

У Хаджи Керантуха бывали раздоры с другими влиятельными людьми из других дворянских родов, но после того как он доказал свою храбрость в боях, народ убыхов относился к нему с доверием. Если ты хочешь знать, каким он был тогда, я могу рассказать тебе это: он был уже не молод, но у него еще не было седых волос, он был среднего роста и крепкого сложения, двигался быстро, как огонь, голос у него был сильный, громкий, а взгляд тяжелый и властный. Он любил подолгу смотреть на человека, пока тот не отведет или не опустит глаза.

Как и многие молодые убыхи, я был опьянен славой и храбростью Хаджи Керантуха. Я так любил его, что всегда был готов преградить своим телом дорогу каждой пущенной в него пуле, и не по моей вине, а лишь по случайности мне ни разу не пришлось этого сделать за те три года, пока я был одним из его телохранителей Три года я был рядом с ним и старался подражать ему во всем: и в том, как он закидывал за пояс полы бешмета, и в том, как он ездил верхом, опустив руку с нагайкой, чуть-чуть свесясь в седле на левый бок.

Сейчас, когда долгие годы умудрили меня опытом жизни, я, вспоминая, что думал и что делал и тогда и потом Хаджи Керантух, вижу, что он был слишком необузданным, слишком недальновидным человеком. Но в те годы моя молодость и моя неопытность ничего этого не замечали.

Ох, эта молодость! Наверное, самое дорогое в ней то, что она не знает усталости и не умеет оглядываться назад.

Я уже много раз бывал и в набегах, и в схватках, и с обнаженной шашкой прорывался сквозь ружейный огонь, и не отворачивался, видя смерть, и все-таки продолжал чувствовать себя молодым и беззаботным, еще не зная, что уже дошел почти до самого конца тонкой ветки, висящей над бездонной пропастью.

Хорошо помню, что этот день был необычно холодный, хотя весна уже переходила в лето.

На широкой поляне около нашей святыни Бытхи, держа коней в поводу, стояли полторы тысячи готовых к походу воинов. Под семью вековыми дубами, о которых я тебе говорил, Хаджи Керантух совещался с другими, самыми влиятельными в нашем народе, людьми. Все видели, как они, не вставая с места, долго о чем-то спорили, не все знали о чем, но я, как телохранитель, знал: стоял ближе других и слышал. Хаджи Керантух горячился, он не хотел брать с собою столько войска на переговоры с генералом царя.

— Пусть не думает, что я боюсь его, — говорил Хаджи Керантух. — Я возьму с собой только десять человек, а все остальные пусть ждут здесь.

Но все остальные не хотели согласиться с ним, говорили, что встреча может закончиться не перемирием, а войной, что генералам царя нельзя верить, что они уже не раз поодиночке захватывали в плен вождей горцев и высылали их в холодную Сибирь и что, если нынешняя встреча примет опасный оборот, у вождя убыхов должны быть под рукой воины.

Наконец Хаджи Керантух согласился. Закончив спор, все разом встали. Он вскочил на коня и во главе полутора тысяч всадников поехал к реке Мзымте.

Обычно, когда ехало столько всадников, не обходилось без песни. Но в то утро весь наш отряд двигался молча. Мы сами были готовы к бою, но у нас за спиной оставались наши дома, и семьи, и запущенные из-за войны и заросшие бурьяном поля. И хотя мы были готовы к бою, мы не могли не думать о том, что кровопролитие все-таки когда-нибудь должно прекратиться. И может быть, решение о том, что оно должно прекратиться, будет принято еще сегодня до заката солнца.

Вдруг Хаджи Керантух, продолжавший ехать впереди всех, резко остановился, соскочил с коня и стал пристально глядеть в небо.

И мы тоже спешились и тоже подняли головы к небу и увидели, как по небу, затемнив целую его полосу, летит на запад густая, черная стая воронов. Нам всем стало не по себе, но мы молчали и ждали, что скажет Хаджи Керантух.

— Позовите ко мне Сахаткери, — сказал он, продолжая глядеть в небо и не оборачиваясь.

И через минуту, протиснувшись сквозь ряды воинов, перед ним встал Сахаткери, очень высокий, худой, с жидкими длинными усами и в белой чалме. Он был у нас в стране убыхов главным муллою и единственный среди всех нас ехал в поход без оружия.

— Объясни, что это может значить? — спросил Хаджи Керантух, показывая пальцем на уже удалявшихся птиц.

— Это к несчастью, — сказал Сахаткери. И так же, как и Хаджи Керантух, продолжая смотреть в небо, вслед птицам, добавил: — Не знаю, стоит ли тебе продолжать свой путь. Вороны затмили нам свет дня сегодня, а гяуры, с которыми ты должен встретиться, не дадут нам жить завтра. Аллах уже благословил нас покинуть эту землю и переселиться в другую. И чем скорее мы исполним волю аллаха, тем будет лучше для нас!

Хаджи Керантух перестал смотреть в небо и, опустив голову, долго стоял и думал. И полторы тысячи спешившихся воинов тоже молча стояли, ожидая решения. Было тихо, только похрапывали кони.

Хаджи Керантух так быстро вскочил на коня, что я даже не успел подержать ему стремя. И мы поехали дальше.

Переехав, реку Хосту, Хаджи Керантух приказал разделить войско на три части: одну часть послал к морю, к устью реки Мзымты, чтобы наблюдать за морем, — другую в верховье реки, чтобы перекрыть на всякий случай горные тропы, по которым можно выйти к нам в тыл. Остальных пятьсот всадников он взял с собой и стал спускаться с ними к месту паромной переправы через Мзымту.

На этой стороне реки под большими платанами стоял шалаш, построенный для нашего предводителя. На той стороне были видны две палатки — генерала и владетеля Абхазии.