Баграт Шинкуба - Последний из ушедших

И мой отец, и мой дед были крестьянами. Дед умер раньше, чем я родился, и мне рассказывали, что он был пастухом, пас скот у дворянина и этим кормил семью. А мой отец Хамирза стал земледельцем, выращивал просо и кукурузу и так много работал с утра до вечера, что я помню его лежащим, когда я просыпался среди ночи, но сидящим среди дня я его не помню.

Сначала у отца и матери родилась моя старшая сестра Айша, вслед за ней я, вслед за мной мой младший брат Мата, а потом две младшие мои сестры, Джуна и Куна. Они родились обе сразу и были двойняшками.

Мы до самого переселения в Турцию жили все вместе, только Айша жила в соседнем селе, потому что вышла там замуж за крестьянина по имени Гарун.

У нас было несколько ульев, и мы каждую осень продавали немного кукурузы и почти весь мед и воск. Вместо этого покупали себе соль, мыло, а главное, порох.

Когда бывала засуха или, наоборот, сильные дожди и урожай получался плохой, мы с отцом, оставив младшего брата дома, уходили по реке Сочи вверх по течению рубить самшит. Дороги не было, и мы, нарубив самшита, тянули его вниз волоком на волах и, дотащив до берега, продавали приплывшим туда турецким купцам. Они платили мало, и при этом нам приходилось еще самим платить Шардыну, сыну Алоу, за эти порубки в принадлежащем ему самшитовом ущелье.

Правда, мы ему платили немного, меньше, чем пришлось бы платить кому-нибудь другому, и на это была своя причина: у нас, в стране убыхов, так же как у тебя в Абхазии, издавна существовал обычай, который мы считали почетным, — брать аталыков. Мы, крестьяне, брали к себе домой на воспитание детей из дворянского рода. Иногда крестьяне договаривались об этом еще заранее, еще до рождения ребенка, посылали гонцами к отцу будущего своего воспитанника самых почетных людей деревни и через них просили у дворянина дать возможность дотронуться до его подола — это значило породниться с ним.

Если дворянин отправлял к ним на воспитание сына и был при этом богатым и могущественным, то они смотрели на него как на своего покровителя и надеялись на его помощь.

Однако дворяне были в таких делах очень разборчивы. Они не отдавали своих детей на воспитание кому попало и выбирали и взвешивали, с каким крестьянским родом им выгоднее вступить в родство, кто им окажется более полезен и на чью поддержку, если понадобится, можно прочнее опереться.

Вот таким родственником нашей семьи и был дворянин Шардын, сын Алоу, воспитанник моей бабушки. В его роще мы рубили самшит и за это платили ему меньше, чем платили бы другому. А бывало, что и просто посылали подарки.

А Шардын, сын Алоу, считался молочным братом не только в нашей семье, он считался молочным братом всего нашего рода Золак, и все члены нашего рода, если б это понадобилось, должны были встать на его защиту.

Шардын, сын Алоу, как и все наши убыхские дворяне, жил в хорошем, крепком доме, построенном из каштана, из отборного дерева — доска к доске. У него была земля, и леса, и пастбища, и распаханные поля. Жители нашей деревни пасли на его пастбищах и свой, и его скот и сообща пахали, сеяли, а потом убирали урожай с его полей. И виноград тоже собирали для него, выжимали вино не только себе, но и ему.

Помню, как в праздники весь наш род приносил ему подарки: козленка, или барашка, или молодого бычка. Несли ему и орехи, и мед, и вино — кто что мог.

Шардын, сын Алоу, остался в моей памяти воином. Во дворе у него днем и ночью стоял наготове оседланный конь, и оружие тоже было всегда наготове. И я не могу вспомнить, занимался ли он чем-нибудь еще, кроме войны, грабежей и набегов.

Иногда после набегов, если они были удачные, он ехал на берег моря и продавал там рабов купцам, приходившим на турецких кораблях и фелюгах.

Но несколько рабов всегда оставалось у него в доме слугами: раз он их взял в плен, они были его собственностью, он мог их и продать, и убить, и вернуть за выкуп.

Когда у нас бывали распри между соседями или дворянскими родами — они бывали часто, — Шардын, сын Алоу, ездил на общие сходы, где разбирались эти распри, и мужчины из нашего рода всегда сопровождали его туда, чтоб защитить его, если будет опасность, или отомстить, если его убьют.

Сопровождающие менялись: один раз ехал один, другой раз — другой. Мой отец Хамирза, как его молочный брат, ездил вслед за Шардыном, сыном Алоу, всюду, куда бы тот ни поехал. Я слышал, что в старину, во времена абхазского царства, наш край убыхов считался частью Абхазии, но в мое время это было уже не так. Мы не зависели от Абхазии, и своего владетельного князя у нас тоже не было. Среди дворянских родов было несколько самых сильных, и они хотя и спорили между собой из-за власти, все-таки все вместе правили нашей страной убыхов. Но об этом я лучше расскажу тебе потом, когда буду рассказывать о нашем несчастье.

Мой отец Хамирза был добрым и справедливым человеком Когда в деревне возникали споры, к нему нередко обращались, чтобы он спокойно и по справедливости рассудил спорящих. Но на войне и в набегах он был воином смелым и беспощадным и выше всего ценил в людях отвагу.

Меня и брата он еще в детстве учил владеть шашкой, метко стрелять и безбоязненно вскакивать на коня.

Зимой мы ходили в горы на охоту, и стреляли, и ставили капканы, а если выпадал большой снег, то ходили на охоту на лыжах, умели и это.

Море было недалеко, и отец брал нас с собою и туда. Мы умели и плавать, и грести, и ставить паруса.

Убыхи выходили на своих лодках иногда на рыбную ловлю, а иногда и за другой добычей — высаживались для грабежей на берегах Абхазии или грабили фелюги турецких купцов, не успевших уйти в открытое море.

Моя мать Наси после рождения младших сестер-двойняшек часто болела, но все равно, как и в молодости, по-прежнему ничего не боялась и ездила в Цебельду навещать своих родных без провожатых: одна, верхом, вооруженная, взяв с собой только меня, еще мальчика. Я и сейчас, когда закрываю глаза, вижу ее еще молодую Она была высокая и очень стройная, а косы каштанового цвета доходили ей почти до пяток.

Мы жили бедно, в нужде и заботах, и все-таки я вспоминаю то время как счастливое для моей семьи. Хотя, может быть, оно мне кажется таким счастливым еще и оттого, что впереди нас ждала такая страшная судьба.

Сейчас мне кажется, что детство — самая короткая пора на свете: еще вчера мы с братом считались детьми, и вот мы уже не дети, а воины, самые молодые среди других, но уже обязанные идти в поход вместе со всеми.

Три раза я вместе с отцом, братом и другими мужчинами из нашей деревни участвовал в набегах. Первый набег был короткий, мы отправились в него на юг, в Абхазию, а второй и третий были длиннее, на север, далеко через горы. Эти набеги на север уже были в то время, когда русский царь пошел войной на убыхов.