Леонид Жариков - Червонные сабли

Не умолкало ликующее «ура». «Генерал Врангель» дал задний ход. Неужели уйдет?

- Бросайте шпалы на путя! - кричал Цымбаленко своим конникам.

Но шпал нигде не было, а руками такую махину не остановить. И тогда неожиданно для всех взметнулся над насыпью черный столб земли вместе с рельсами и обломками шпал. Отступление врагу было отрезано.

Красные кавалеристы уже скакали по насыпи. Первым летел вдоль бронированных вагонов Цымбаленко. Он стучал эфесом шашки в стальные стены, кричал осипшим голосом:

- За железо сховались, белые крысы! Вылезайте!

Бойцы стреляли из наганов в смотровые отверстия, тыкали туда клинками. Двое прямо с коней прыгнули на скобы, по ним взобрались на крышу и побежали к паровозу, размахивая гранатами.

Вместе с кавалеристами Цымбаленко вражескую крепость окружили оставшиеся в живых бойцы Кучукова. Один из них метнул связку гранат под стальную дверь бронепоезда, и ее сорвало с петель.

Один за другим по железным ступеням выходили из бронепоезда врангелевцы.

- Кидай оружие! Руки в гору!

Разведчики Цымбаленко обыскивали офицеров, отводили их вправо, солдат - влево. Дядя Миша Кучуков следил за порядком разоружения. Цымбаленко вытряхивал из вагонов тех, кто замешкался, не желая выходить.

Среди пленных оказался офицер английской армии. Его обыскали особенно тщательно. Из накладных квадратных карманов зеленого френча бойцы извлекли пачку врангелевских синих пятисоток, перевязанных ниткой.

- За бумажки продался, буржуйская душа!

- Мало тебе своих английских рабочих угнетать, так ты к нам приехал?

Рассматривая врангелевские деньги, почему-то напечатанные только с одной стороны - с другой бумага была чистая, - бойцы перебрасывались шутками.

- Опешил барон, не успел допечатать.

- Краски не хватило.

- А ну, шагай, Антанта... Против рабочих воюешь, наемник?

- Петро, давай зарядим этим заграничным буржуем нашу трехдюймовку и выстрелим в сторону Англии. Нехай летит к своим...

- Еще порох на него тратить...

Не сразу узнали бойцы, кому были они обязаны победой над вражеским бронепоездом. Не сразу дознались, что успех этой безумно смелой атаки решил мальчишка. Один Абдулка видел, как Филипок подполз со взрывчаткой к железнодорожным путям...

Ленька рад был встрече с земляками. Все знакомые, будто родные, и только Абдулки нигде не было. Хлопцы нашли его не скоро. Абдулка сидел на рельсах и кусал губы, чтобы не разреветься.

- Что случилось? - спросил Ленька, предчувствуя беду.

Абдулка молча показал крестик на ладони.

Ленька даже пошатнулся, поняв, что случилась беда, А когда узнал про все, то, может, это и странно, но не жалость ощутил к погибшему Филипку, а чувство гордости за него. Не сплоховал мальчишка. Шахтерский характер сказался! И вспомнилась некстати шутливая поговорка Филипка: «Жизнь - копейка, голова - наживное дело».

Теперь еще один памятник прибавится на донецкой земле...

Прошкин бронированный фаэтон сильно пострадал в бою: вдребезги разлетелись фонари, взрывом повреждены были колеса, и пришлось фаэтон бросить в степи. Из трех лошадей осталась одна, и та прихрамывала - ее повели под уздцы.

С ближайшей станции вызвали паровоз. Он прицепил «Генерала Врангеля» и потащил в сторону Волновахи.

- Как быка на веревке повели, - смеялись бойцы.

Цымбаленко и Кучуков, прощаясь, крепко обнялись. Разведчиков ожидали новые бои.

4

Скоро командир рабочего бронепоезда дядя Миша Кучуков встретился с Окой Ивановичем.

- Горюешь? - спросил Городовиков с сочувствием, - Ничего, пословица говорит: «Хороший конь узнается в беге, а железо - в ковке». Вот и тебя, кузнеца, хорошенько помолотили. Теперь злей будешь.

- Людей жалко...

- Об этом и не говори, дядя Миша. Другой раз думаешь: лучше бы тебя самого убили... С мальчишкой-то как беда стряслась?

- С Филипком? - Кучуков с трудом подавил в себе боль. - До сих пор не могу опомниться. И мальчонка-то от горшка два вершка, а если бы не он, не взять нам «Генерала Врангеля».

- Вот видишь, и дети бойцами становятся, - сказал Городовиков. - А мы вчера похоронили Цымбаленко. Лихой был командир... Выходит, дядя Миша, быть тебе опять казаком. У твоего бронепоезда сколько было «лошадиных сил»?

- Тысяча, - не то в шутку, не то всерьез сказал Кучуков.

- Ну, тысячу не обещаю, а четыреста настоящих лошадиных сил да еще четыреста отчаянных голов получишь. А если поднатужимся и добудем тебе штук пять тачанок с пулеметами, то никакой бронепоезд не сравнится с этой грозной силой. Прошу тебя, дядя Миша, возьми под свое командование разведчиков Цымбаленко.

- Не знаю, Ока Ивановича... Жалко оставлять своих хлопцев.

- А ты бери их с собой.

Точно боясь, что казак раздумает, Городовиков послал ординарца за военкомом.

- Константин Алексеевич, - обратился он к Макошину, когда тот вошел в штаб. - Нашелся хозяин кутеповской сабли, помнишь, захватили в трофейной машине? Прикажи принести ее сюда.

У Кучукова засверкали глаза от восхищения при виде серебряной сабли тонкой чеканки. Городовиков поднес ее боевому другу, как хлеб-соль.

- Принимай, казак.

Кучуков был смущен и обрадован подарком, взял саблю неуверенной рукой, вынул из ножен и поразился изяществу и легкости клинка.

- Я уже позабыл, наверно, как ею действовать, - сказал он.

- Сейчас проверим, - усмехнулся Городовиков. - А ну, Макошин, дай-ка мне вон то яблоко.

Он взял из рук комиссара крупное, спелое яблоко и высоко подбросил кверху. Кучуков отступил на шаг, размахнулся в со свистом рассек яблоко в воздухе. Ока Иванович поднял половинки и показал Макошину:

- Гляди, комиссар. Вот это работа: не отличишь одну от другой. Ровненькие. А ты говоришь, забыл...

5

С назначением Кучукова комсомольский эскадрон как бы родился заново. Теперь он был сформирован по штатам отдельного дивизиона, имел на сто сабель больше, а кроме того, свою команду связи, пять боевых тачанок и даже знамя. Это было знамя юзовских комсомольцев с призывными словами: «Уничтожь Врангеля!» Знаменщиком назначили Махметку. Он как влитой сидел на своем Шайтане и приноравливался держать в одной руке поводья и древко знамени, чтобы другая была свободной рубать врагов.

Новый командир эскадрона, за которым с первых же минут закрепилось добродушное, полное уважения прозвище Папаша, сам заметно переменился, точно и в самом деле проснулся в нем кипучий и напористый характер казака-кавалериста. Он приобрел себе синюю венгерку, отороченную серым каракулем, малиновые галифе и новенькие ремни крест-накрест. Дорогая «кутеповская» сабля в серебряных ножнах и красивая пышная чудо-борода до пояса придавали ему бравый вид.

Выстроился эскадрон на околице села. И было что-то значительное и трогательное в том, что четыреста лихих конников, где самому старшему едва стукнуло девятнадцать, сидели на конях перед командиром-бородачом. А он возвышался перед строем на вороном жеребце, как будто и впрямь выводил на бой своих сыновей.