Леонид Жариков - Червонные сабли

Рассветало. Над лесом занималось утро. Поезд мчался навстречу заре.

Глава четырнадцатая. В МОСКВЕ

Не сынки у маменьки

В помещичьем дому, -

Выросли мы в пламени,

В пороховом дыму.

1

Утром поезд подошел к длинному перрону, над которым тянулась на чугунных столбах крыша, расцвеченная красными флажками.

Комсомольцы делегатского вагона высунулись из окон, висели на подножках и, весело размахивая кепками, пели:

Наш паровоз, вперед лети!

В Коммуне - остановка...

Горячий по характеру Михо Гогуа не выдержал, спрыгнул на ходу и, дирижируя, прокричал своим коммунарам:

- Да здравствует Москва, город Коммуны мировой!

- Ура-а!.. - дружно подхватили комсомольцы, и опять звучала песня:

Иного нет у нас пути, -

В руках у нас винтовка.

Паровозик из последних сил дотянул перегруженный состав и, тяжело пыхтя, остановился. Беспризорники спрыгивали с крыш, вылезали из-под вагонов.

Кавказцы веселой гурьбой направились к зданию вокзала. Ленька и Ваня Гармаш шагали впереди. Коммунарам нравилось, как звенели Ленькины шпоры, гордились этим и не отставали от него ни на шаг.

Но вот все вошли в вокзал и притихли. Высокие гулкие залы с расписными потолками, с громадными окнами гудели на тысячи ладов. Плач детей, гудки паровозов, смех и говор, свистки милиционеров - все сливалось в сплошной, ни на минуту не умолкающий гул. На длинных дубовых лавках, на каменном узорчатом полу, сидели на узлах бабы в лаптях. Сизый махорочный дым поднимался к потолку.

В первом зале бросался в глаза лозунг, протянутый от стены до стены, - крупные белые буквы на алом полотнище:

Всюду на стенах пестрели плакаты, они призывали бороться с Врангелем, помогать голодающим, ликвидировать трудом разруху.

Дежурный комендант указал комсомольцам на небольшую комнату. Не сразу они заметили над дверью надпись: ПРИВЕТ ДЕЛЕГАТАМ III СЪЕЗДА РКСМ!

Уполномоченный Цекамола, бойкий паренек в кепке, сбитой на затылок, поднялся из-за стола и пошел навстречу делегатам:

- С приездом, товарищи!

- Здравствуй, кацо! Привет! Гаргимарджос!

- С Кавказа? Сколько же вы ехали?

Представителя Цекамола звали Гришей. У него была приземистая, широкоплечая фигура, лохматые черные брови, мягкий басистый голос и светлые добрые глаза. Он каждому из делегатов пожал руку, а на Леньке задержал взгляд. Может быть, позавидовал, что такой мальчишка, а уже воюет, или обратил внимание на задумчивые, не в меру серьезные глаза буденновца.

- А ты, вижу, с фронта? Хороша пушечка, - и показал на маузер. - Ну пошли, посажу вас на трамвай. Проводил бы, да нужно встречать других делегатов. Доберетесь сами. Сегодня, на ваше счастье, трамвай пустили.

- А пешком можно? - спросил Ленька.

- Можно, только пятки отобьешь.

- Сколько верст?

- Мы на версты не считаем. До Садово-Каретной, куда вам ехать, остановок десять - двенадцать. - Гриша открыл холщовый затрепанный портфель со сломанным замком, вынул оттуда пару листков с повесткой дня съезда и дал Леньке. - Обсудите. Может, какие-нибудь предложения возникнут. А сейчас шагайте за мной.

Гриша привел делегатов на широкую привокзальную площадь, где посередине был небольшой сквер со старыми липами и разломанным фонтаном. Моросил дождь, и булыжная мостовая с трамвайным кругом была усеяна мокрыми желтыми листьями. Москвичи толпились на остановке, поеживаясь от сырости.

Кавказские делегаты разговаривали шепотом, озирались по сторонам, тихонько восклицали про себя:

- Вай, вай, какие большие дома! Окно на окне, дверь на двери, а под ними каменные бородатые старики держат на плечах балконы.

- Леня-джан, скажи, где Ленин живет? - тихо шептал Гаро.

Эге, кажется, Ленька все знал про Ленина и про то, что живет он в Кремле, на Коммунистической улице. Только не знал, где сам Кремль стоит и как его найти.

- Не спеши, сейчас все узнаем, - неопределенно отвечал он, а сам думал: «Москва! Вот куда занесла судьба!» Удивлялся Ленька, что немало в Москве домов одноэтажных, стареньких, с грязными потеками на стенах. Из окон торчат закопченные жестяные трубы. Не успели еще рабочие Москвы очистить город от старорежимного хлама. Вон видна вывеска во всю стену: «Цирюльник», а под ней стишки можно прочитать издалека:

На Страстном бульваре, ставят где пиявки,

Господа, вы брейтесь, там же и стригитесь,

Очереди ждите, но не бойтесь давки.

И оттуда каждый выйдет, словно витязь,

И бритье, и стрижка - десять лишь копеек.

Вежеталь, конечно, и духи бесплатно.

Человек я десять у себя поставил,

Посему и жду вас - ваш Артемьев Павел.

Из всех щелей лезли буржуйские слова... «Но революция все равно победит, - думал Ленька. - Не зря повсюду трепещут красные флаги».

Отсюда, с трамвайной остановки, можно было разглядеть афишу с крупными черными буквами:

Вдали показался трамвай. Он бежал по рельсам, звеня и покачиваясь. Над крышей торчал длинный шест с роликом на конце. Ролик бежал по проводу, высекая искры. На повороте трамвай заскрежетал тормозами, и люди, не дожидаясь, когда вагон остановится, ринулись к нему.

- Леня! - весело закричал Гаро. - Железный ишак пришел. Садись, поедем!

Беспризорники окружили кавказцев, ощупывая цепкими глазами их заманчивые пестрые сумки, явно набитые сладостями.

Но Ленька суровым взглядом следил за ворами, и они решили не наживать неприятностей. При посадке Леньку сдавили так, что кости затрещали.

- Жми масло!

- Ой, из меня дух вон! Братцы, не давите!

Всем делегатам посчастливилось влезть в вагон. Потихоньку поехали. Из-за тесноты не видели улиц Москвы, лишь мелькали за окнами вековые липы в желтой листве.

Когда объявили нужную остановку, с трудом выбрались из вагона. У Леньки чуть не сорвали кобуру с маузером.

- Называется, прокатились! - смеялся Гармаш, поправляя сбитые набок очки. На его пиджаке не осталось ни единой пуговицы, и пришлось прижимать полы руками.

- А у меня шпана кишмиш съел! - весело жаловался Гаро и встряхивал полупустым хурджином.

Смеялись все, а больше всех сам Гаро: есть кишмиш - хорошо, украли - тоже не беда, пускай едят на здоровье!

- Ничего, - успокаивал приезжих худощавый паренек-москвич. - Если московский трамвай выдержали, теперь вам ничто не страшно.