ЖАК ДЮКЛО - На штурм неба. Парижская коммуна – предвестница нового мирового порядка.

Понятно, что плебисцит принес правительству огромное большинство; только в двух округах – XI и XX – большинство ответило «нет». Что же касается выборов окружных мэров (речь шла о выборах влиятельных людей), то во многих округах эти выборы принесли успех умеренным элементам; тем не менее в XIX округе был избран Делеклюз, а в XX – Ранвье.

Почувствовав себя более уверенно после успеха, который обеспечил ему плебисцит, правительство Трошю вступило на путь репрессий и издало приказ об аресте друзей Бланки, признанных виновниками событий 31 октября. К счастью, многим революционерам, подвергшимся преследованиям, удалось скрыться и избежать ареста.

Трошю оказался хозяином положения. Но он не собирался организовывать действенную оборону Парижа, а поэтому, вместо того чтобы объединить военные силы Парижа, он сохранил три вида формирований: армию, мобилей и гражданские части, то есть национальную гвардию, сея вражду и ненависть между этими воинскими соединениями.

«Больше всего правительство опасалось восстания,- писал Лиссагарэ. – Теперь оно стремилось избавить Париж уже не только от безумия осады, но прежде всего от революционеров. Крупные буржуа разжигали это достойное усердие. Еще до 4 сентября они заявили, рассказывает Жюль Симон, что «вовсе не будут сражаться, если рабочий класс будет вооружен и будет иметь какие-нибудь шансы одержать верх». Вечером 4 сентября Жюль Фавр и Жюль Симон явились в Законодательный корпус, чтобы успокоить их, сказать им, что защитники не причинят ущерба существующему зданию.

В силу непреодолимого хода событий рабочие оказались вооруженными. Надо было по крайней мере обезвредить их ружья.

Уже два месяца крупная буржуазия выжидала своего часа. Плебисцит показал ей, что этот час настал. Трошю держал в своих руках Париж, а крупная буржуазия с помощью духовенства держала в руках Трошю; это было тем легче, что он считал себя ответственным только перед своей весьма странной совестью, которая имела еще более темные и извилистые закоулки, чем кулисы какого- либо театра. Он верил в чудеса, но он не верил в подвиги. Он верил в небесные легионы, но не в земные. Вот почему с 4 сентября он считал своим долгом обманывать Париж, рассуждая таким образом: «Я сдам тебя, но для твоего же блага». После 31 октября он уверовал в свою двойную миссию. Он возомнил себя архангелом Михаилом, спасителем гибнущего общества».

28 ноября генерал Трошю патетически восклицал: «С верою в бога вперед на защиту родины!» В действительности же он помышлял не столько о борьбе с пруссаками, сколько о подавлении парижских рабочих. Он собирался организовать, так сказать, комедию обороны.

В тот же день, 28 ноября, генерал Дюкро, командующий второй парижской армией, заявил:

«Я вернусь в Париж только победителем или погибну. Вы, может быть, увидите, как я паду сраженный, но никогда не увидите моего отступления. Не останавливайтесь тогда, а отомстите за меня. Итак, вперед! Вперед, и да хранит нас господь!»

Речь шла о том, чтобы подготовить вылазку в направлении Шампиньи. Но Дюкро возвратился в Париж, и он не погиб и не оказался победителем. Он оставил на поле боя 8 тысяч человек и вернулся в Париж побежденным. Так обнаруживалась беспечность, бездарность и предательство штаба, который не доверял народу и не хотел бить врага с помощью народа.

После этой пресловутой вылазки генерала Дюкро Трошю с легким сердцем в течение двадцати дней почивал на лаврах. Он использовал это время, чтобы распустить и оклеветать батальон стрелков Бельвиля, ибо в нем было слишком много горячих голов, а также для того, чтобы опозорить 200-й батальон.

Наконец 21 декабря правительство решило вспомнить о пруссаках. Мобили департамента Сена были брошены без пушек на Стен и Ле-Бурже. Они были встречены сокрушительным огнем артиллерии. Успех при Ла Виль-Эврар не был закреплен и использован. Национальные гвардейцы почти без всякого прикрытия в течение двух дней выдерживали на плато Аврон огонь 50 орудий. После того как многие гвардейцы были перебиты, генерал Трошю вдруг обнаружил, что эта позиция не имеет большого значения, и приказал оставить ее.

Париж был недоволен. Тогда Трошю распорядился расклеить афиши, в которых заверял, что он никогда не капитулирует. И в ночь с 18 на 19 января 1871 года он атаковал оборонительные укрепления, прикрывавшие Версаль. В великолепном порыве французские войска завладели редутом Монтрету, парком Бюзанваля и частью Сен-Клу. Но тут Трошю, решивший, несомненно, что французские солдаты зашли слишком далеко, отдал приказ об отступлении, и батальоны, возвращаясь, кричали в ярости. Все понимали, что их бросили в бой, чтобы пожертвовать ими. Действительно, один полковник цинично заявил: «Ну что же, мы сделаем национальный гвардии небольшое кровопускание, раз уж она этого хочет».

22 января произошло новое революционное выступление, напоминавшее выступление 31 октября. Национальные гвардейцы 101-го маршевого батальона и 207-го батиньольского батальона, к которым присоединилась толпа народа, атаковали Ратушу, а также тюрьму Мазас, где были заключены обвиняемые по делу о восстании 31 октября. Выступление было подавлено, а его неудачный исход привел к усилению репрессий. «Правительство национальной обороны» одержало победу над парижским народом, но оно готово было капитулировать перед пруссаками.

В этот же день, 22 января, генерал Трошю был заменен на посту главнокомандующего Парижской армии генералом Винуа, но он остался главой правительства.

28 января было подписано соглашение о перемирии сроком на 21 день. Форты Рони и Ножан, которые еще вели огонь, замолчали. Перемирие имело своей целью предоставить «правительству национальной обороны» возможность избрать Национальное собрание, которое должно было высказаться по вопросу о продолжении войны или об условиях мира. Собрание должно было быть созвано в Бордо.

Выборы состоялись 8 февраля. В Париже результаты голосования свидетельствовали о том, что население стоит за продолжение войны и за республику. Однако в большинстве своем Собрание было реакционным: из 750 депутатов 450 были монархистами. Выборы показали, сколь велико было влияние реакционеров среди крестьян. Именно поэтому Бордоское собрание получило прозвище собрания «деревенщины» [49].

Главным деятелем этого реакционного собрания был Тьер, так называемый освободитель страны [50]. Еще до того как он стал убийцей коммунаров, он договорился с Бисмарком о перемирии, но оно было сорвано выступлением 31 октября в Париже. Он саботировал оборону, вместо того чтобы предоставить себя в распоряжение Турской делегации, которой руководил Гамбетта. Для Тьера врагом были не пруссаки, а народные массы, парижские патриоты, которые не хотели капитулировать. Тьер, цинично спекулировавший на всех предрассудках, на ретроградных чувствах, на ненависти реакционеров к Парижу, готовился сыграть в Бордо, а затем в Версале свою отвратительную роль.