ЖАК ДЮКЛО - На штурм неба. Парижская коммуна – предвестница нового мирового порядка.

Со своей стороны Фридрих Энгельс так писал об этом же событии:

«И последние [немцы] не решились с триумфом войти в Париж; они заняли только небольшой уголок Парижа, часть которого вдобавок состояла из общественных парков, но и то заняли всего лишь на несколько дней. И в течение этого времени победители, державшие Париж в осаде в течение 131 дня, были сами осаждены вооруженными парижскими рабочими, неусыпно следившими за тем, чтобы ни один «пруссак» не перешагнул узких границ предоставленного чужеземному завоевателю уголка» [57].

Антинациональная и антиреспубликанская политика Бордоского собрания и правительства Тьера вызывала глубокое возмущение народных масс и национальной гвардии, влияние которой продолжало возрастать.

3 марта, в ответ на назначение генерала Ореля де Паладина командующим национальной гвардии собрались делегаты 200 батальонов. Они приняли Устав Федерации национальной гвардии и избрали Исполнительную комиссию. От этого слова «Федерация» и произошло название «федераты», данное солдатам Коммуны.

Национальная гвардия была мощной массовой организацией Она могла стать важной опорой для активистов Интернационала, что и подчеркнул Эжен Варлен, выступая 1 марта 1871 года на заседании парижского Федерального совета Интернационала:

«Войдем туда не как члены Интернационала, – сказал он, – а как национальные гвардейцы и постараемся привлечь на свою сторону эту организацию».

Однако другие члены Федерального совета противопоставили этой ясной точке зрения на задачи социалистического авангарда целый ряд оговорок. В конечном счете французские интернационалисты (так называли членов Первого Интернационала) не сделали, разумеется, всего того, что они могли бы сделать, чтобы усилить свое влияние внутри национальной гвардии и ее руководящего органа – Центрального комитета.

Приступив к исполнению функций командующего национальной гвардии, генерал Орель де Паладин сделал следующее угрожающее заявление:

«Председатель совета министров, глава исполнительной власти Французской республики, доверил мне верховное командование национальной гвардией департамента Сена.

Я сознаю, сколь велика эта честь. Она возлагает на меня большие обязанности. Первейшей из них является обеспечение порядка и уважения к закону и собственности. Я твердо намерен решительно подавлять все, что могло бы нарушить спокойствие города».

Поскольку Национальное собрание было избрано в принципе для решения вопроса о продолжении войны или заключении мира, то было бы логично, чтобы после выполнения своей печальной миссии оно перестало существовать. Однако у монархистов, которые преобладали в нем, были иные цели: они хотели задушить республику и обуздать Париж, который являлся как бы олицетворением республики.

Париж мучительно переживал позор прусской оккупации, когда его население узнало ужасные новости. Газеты, поддерживавшие Бордоское собрание, негодовали по поводу того, что Париж посмел выказать враждебность к пруссакам. Было предложено сделать местопребыванием Собрания не Париж, а какой-либо другой город. Кроме того, был внесен законопроект о просроченных платежах и о квартирной задолженности, угрожавший разорением торговцам и ремесленикам. Мир был ратифицирован. Эльзас и часть Лотарингии были отторгнуты от Франции. Предстояло уплатить 5 миллиардов франков. Оккупация парижских фортов должна была продолжаться до выплаты первых 500 миллионов, а оккупация восточных департаментов-до окончательной уплаты контрибуции.

Все это унижало, угнетало Париж. И как бы желая прибавить к стольким оскорблениям еще одно, Тьер назначил на пост командующего национальной гвардии того, кто сдал Орлеан, – генерала Орель де Паладина, которого Гамбетта вынужден был сместить из-за непригодности.

Париж знал этого генерала, который в письме к Наполеону III» опубликованном незадолго до этого, выражал сожаление, что его не было в Париже 2 декабря 1851 года, когда убивали парижан. И вот этого-то генерала-палача назначили командующим национальной гвардии! Сразу же по прибытии в Париж генерал созвал командиров батальонов национальной гвардии. Впрочем, он не добился большого успеха: из 260 командиров явилось только 30. Он прибыл, как заявил он, чтобы очистить армию от дурных элементов.

В то же время Тьер распространял в провинции лживые слухи о поджогах и грабежах в Париже. Виктор Гюго отказался от своего депутатского мандата после того, как Бордоское собрание оскорбило его.

Тьер писал герцогу Бройлю [58]: «Палата испытывает ужас перед Парижем». Она собиралась приблизить местопребывание правительства и Собрания к Парижу, но не располагать их в самом Париже. 9 марта депутаты обсуждали вопрос о переезде Национального собрания в какое-нибудь другое место, только не в Париж, который они считали, по выражению одного монархиста того времени, «центром организованного бунтарства». В конце концов было решено 427 голосами против 154 перенести местопребывание Собрания в Версаль.

Париж был официально лишен звания столицы.

Реакционные меры обрушивались на население Парижа одна за другой. Решение лишить Париж звания столицы, принятое в Бордо 10 марта, было дополнено в тот же день запрещением издания шести республиканских газет и принятием закона Дюфора о просроченных платежах.

В силу этого закона коммерческие векселя, выданные до или после закона 13 августа 1870 года об отсрочке платежей ввиду войны, векселя, срок которых истекал апреля 1871 года, подлежали оплате. Коммерческие векселя, выданные в период с 13 августа по 12 ноября 1870 года, подлежали оплате через семь месяцев после истечения срока. Что касается векселей, срок которых истекал между 13 ноября 1870 года и 12 апреля 1871 года, то они могли быть предъявлены ко взысканию с июня по 2 июля.

Это означало фактически разорение многочисленных должников. Поэтому многие торговцы, фабриканты и коммерсанты заявили резкий протест, но, несмотря на это, закон Дюфора был оставлен в силе. Сверх того правительство представило законопроект, позволявший взыскивать задолженность по квартирной плате, образовавшуюся вследствие войны.

Это неизбежно должно было привести к наложению ареста на имущество и к принудительному выселению многих квартиронанимателей. Эти антинародные меры были дополнены отменой жалованья национальным гвардейцам [59], что должно было ввергнуть многих парижан в полную нищету.

Так цинично проявлялась реакционная сущность политики Тьера, направленной не только против трудящихся масс, но и против средних слоев. Все это наполняло радостью мерзкую каналью Жюля Фавра. 10 марта в письме к Тьеру он выражал свою радость по поводу решения Собрания, а также по поводу запрещения издания шести республиканских газет, добавляя при этом: