Дэвид Вейс - Возвышенное и земное

– Нет, – вежливо, но твердо прервал его Гайдн. – Я не могу опоздать.

– И вы терпите подобное рабство?

– А что поделаешь? – Видя, как огорчился Вольфганг, Гайдн добавил: – Я сообщу вам, когда снова сумею посетить Вену.

– Вы сдержите слово?

– Сдержу. И буду счастлив послушать ваши квартеты. Вольфганг проводил Гайдна до квартиры. Они проходили мимо собора св. Стефана, и, посмотрев на купола, Гайдн сказал:

– Я пел здесь в капелле в хоре мальчиков. А когда голос стал ломаться, Рейтер, императорский капельмейстер, предложил сделать из меня кастрата, лишь таким путем я обеспечу себе музыкальную карьеру, утверждал он. Но мой отец, узнав об этом, примчался в Вену из своего дома в Нижней Австрии – хотя путешествие было длинное и стоило дорого, а он едва выбился из простых крестьян, – и запретил это делать. И вот, вместо того чтобы стать вторым Манцуоли, я сделался композитором.

– И надеюсь, моим дорогим другом! – воскликнул Моцарт.

Гайдн не знал, что ответить; он поведал Моцарту эпизод из своего прошлого, чтобы смягчить грусть расставания. Но когда пришло время проститься, Вольфганг порывисто обнял Гайдна, а Гайдн, обычно столь скупой на изъявления чувств, глубоко тронутый, дружески расцеловался с Вольфгангом.

Вольфганг чрезвычайно высоко ценил дружбу и, когда его пригласили вступить в масоны, с готовностью принял предложение. Его восхищало в масонах их преклонение перед нравственной силой разума и природы, то, что каждый член ложи держался на равной ноге со всеми остальными братьями – будь то аристократ или простолюдин, восхищала и вера масонов в бога: бог – величайший, всезнающий зодчий, создавший мир на основе разумного порядка, который человек должен стремиться сохранять на земле.

Ван Свитен, Кобенцл, Ветцлар, Пальфи и много других его друзей принадлежали к масонской ложе. Император смотрел сквозь пальцы на существование масонских лож, тем самым укрепляя их положение, и видел в масонстве противовес церкви, чье влияние стремился ослабить, хотя многие члены масонской ложи, как и Вольфганг, считали себя добрыми католиками. На Вольфганга не произвели впечатления слова ван Свитена, что к масонам принадлежали Фридрих Прусский, Гете, Вольтер, Франклин, Джефферсон, Георг III. Его привлекали только идеи братства. После своих стычек с Колоредо он не мог примириться с тем, что церковь делает такой упор на грех и покаяние. Он продолжал исполнять церковные обряды, но не мог не видеть огромной разницы между самим богом и его посланцами на земле. Вольфганг был принят в масонскую ложу Благоденствия в качестве ученика, но его с радостью принимали и в других ложах как брата-музыканта, а в скором времени он был возведен во вторую степень и стал подмастерьем.

Гайдн сдержал слово. В следующий свой приезд в Вену он заранее предупредил Вольфганга, и тот устроил в его честь на Гроссе Шулерштрассе музыкальный вечер и прислал за другом карету.

Из уважения к знаменитому гостю Вольфганг нарядился в этот вечер с придворной роскошью, однако никого, кроме музыкантов, которым предстояло исполнять и слушать его квартеты, па вечер не пригласил. Он предложил Гайдну принять участие в концерте, но Гайдн предпочел не рассеивать внимания, а только слушать.

А потом все отошло на задний план, осталась только музыка, музыканты исполняли квартеты, остальные слушали. Констанца по желанию Вольфганга держала на коленях четырехмесячного Карла Томаса, и немного погодя младенец уснул, даже не захныкав ни разу, а Вольфганг, играя, казалось, напевал мелодию про себя.

Пока все три квартета не были исполнены, никто не произнес ни слова. Вольфганг повернулся к Гайдну и спросил:

– Что вы скажете, маэстро? – И когда Гайдн промолчал, Вольфганг забеспокоился. Он сам себе удивлялся: обычно его не слишком волновало чужое мнение. Но если Гайдну квартеты не понравились, значит, на то есть веская причина.

Эберт, первая скрипка, сказал:

– Мы еще не совсем сыгрались.

– Я заслушался музыки, – признался Поцци, вторая скрипка.

– Да что уж там, – сказал виолончелист Фаварт. – Все мы оказались не на высоте.

– Вы излишне скромны, господа, – проговорил Гайдн. – Ваше исполнение было безупречным.

– Могу я предложить вам вина, господин Гайдн? – спросила Констанца.

– Благодарю вас, госпожа Моцарт, я уже пьян музыкой.

– Вам понравилось? – Глаза Вольфганга снова оживились.

– Мало сказать, понравилось. Ваши квартеты вполне оригинальны, в них очень мало моего. – Гайдн думал: кто посмеет сказать, что музыка Моцарта лишена взволнованности, выразительности, драматизма! Построение квартетов, возможно, напоминает его, но гармонии свои, моцартовские. Ему стало грустно. В квартетах Моцарта слышалось нечто такое, что делало их лучше, совершеннее его собственных. На какое-то мгновение Гайдна кольyула зависть, но сумрачная мощь квартета ре минор захватила его, он был так тронут, что даже прослезился. Моцарт хочет учиться у меня, думал он, а ведь это мне следует учиться у него.

– Я сочту за счастье прослушать остальные ваши квартеты, когда они будут закончены, – сказал Гайдн.

– Надеюсь, я сумею сделать это через несколько недель, – ответил Вольфганг. – Отец принял предложение погостить у меня, он приезжает в следующем месяце. К тому времени я думаю их закончить. Вы еще побудете в Вене, господин Гайдн?

– Да. Хозяин мой намерен провести остаток зимы в столице, и я останусь с ним – мои услуги могут понадобиться.

От громких разговоров проснулся и заплакал Карл Томас. Констанца велела служанке унести ребенка в детскую. Гайдн медленно поднялся.

– Младенец прав, – сказал он. – Время ложиться спать. Вольфганг, если бы не надо было уходить, я просидел бы всю ночь, слушая ваши квартеты.

– Мы были бы счастливы.

– Как и я. У вас прекрасный дом, здесь так приятно слушать музыку. Среди публики есть даже Венера и купидоны. – И Гайдн указал на лепной потолок. – И очаровательная хозяйка. – Гайдн нагнулся, галантно поцеловал Констанце руку и с не свойственным ему пылом прибавил:- Вас следует поздравить, Вольфганг, с таким уютным домом и милой семьей.

Леопольд не ожидал, что его так взволнует визит к сыну. Он вышел из кареты и стоял, расстроенный и смущенный, перед дверью дома на Гроссе Шулерштрассе. Район этот он знал хорошо, но медлил, сначала нужно было собраться с мыслями.

Наннерль предупреждала Папу, что он рискует жизнью, предпринимая путешествие в Вену в феврале, в самую ненастную погоду, но он-то знал: если не поедет теперь, то потом и вовсе не соберется. С каждым годом он становился все немощнее. Наннерль ожидала ребенка, и Леопольду хотелось к тому времени вернуться в Зальцбург. Однако в настоящий момент больше всего его заботило будущее Вольфганга. Сын по-прежнему писал, что дела идут отлично, но необходимо самому в этом убедиться. Надо постараться скрыть насморк, подхваченный в дороге, ревматические боли в ногах и спине и держаться прямее, не уступая сыну. Леопольд энергично постучал железным кольцом, и через минуту в дверях появился Вольфганг и порывисто обнял отца. Багаж понесли наверх, а Вольфганг повел Папу в дом.