Дэвид Вейс - Возвышенное и земное

– Ваше счастье, что мы на втором этаже, подниматься не так уж высоко.

Наконец-то одолев показавшееся ему чрезмерным количество ступеней, Леопольд с облегчением остановился у небольшого каменного карниза, где можно было передохнуть. Он сильно запыхался, но камень холодил, и его пробрала дрожь. Леопольд быстро поднялся и оперся на руку Вольфганга, хоть это было неприятным напоминанием о его старческой беспомощности.

Констанца встретила свекра приветливо и тут же усадила завтракать: горячий кофе приятно согрел его. Констанца принесла Карла Томаса, и Леопольду доставило много радости смотреть на улыбающееся личико ребенка. Он вовсе не хотел никого укорять, но вдруг не удержался и сказал:

– Я надеюсь, с Карлом Томасом вы не повторите прежних ошибок.

Констанца вспыхнула, а Вольфганг поспешно сказал:

– Папа, вам нужно отдохнуть с дороги. Впереди много интересного, и мы хотим доставить вам побольше удовольствий.

Леопольда разбудил стук бильярдных шаров. К его изумлению, сын с большим знанием дела практиковался на бильярде. Какое странное занятие перед самым концертом, удивился Леопольд – Вольфгангу вечером предстояло выступать на первом из шести концертов по подписке, происходивших по пятницам, но сын ответил:

– Я купил бильярд, чтобы не утратить гибкости пальцев. В последнее время приходится писать так много музыки, что от пера пальцы сводит.

– Не верьте ему, – сказала Констанца, – Вольфганг просто любит бильярд, как и танцы. Иногда мне кажется, танцы даже больше, чем музыку. На балах он мне вздохнуть не дает.

Жалуясь, она делалась Леопольду ближе, чем прежде, когда старалась подольститься к нему.

– Вольфганг всегда любил танцевать, с самого детства, – заметил Леопольд.

А Вольфганг, с необычайной ловкостью послав шар в лузу, вернулся к своему столу.

– Ну, хватит, я еще не кончил записывать последнюю часть, а ведь надо и дирижеру иметь партитуру.

– Ты еще не записал рондо и рассчитываешь сыграть его как следует?

– Разумеется. Весь концерт у меня в голове.

– Ты-то ладно, а вот как с оркестром и дирижером? Они же сегодня впервые увидят партитуру.

– Музыканты хорошо читают с листа. И мы не первый день работаем вместе.

– Последнюю часть, – сказала Констанца, – он еще сам не проиграл.

– Я знаю, как она будет звучать, – ответил Вольфганг чуть раздраженно. – Главное, постарайтесь слушать внимательно и не судить предвзято.

Казино Мельгрубе, где должен был состояться концерт, в этот вечер было заполнено до отказа. Это большое трехэтажное здание носило такое название потому, объяснил Вольфганг отцу, что в его подвалах хранилась мука, а использовалось оно для любых целей, лишь бы приносило доход.

– Акустика в нем прекрасная, – заверил он обеспокоенного Папу, – я там и прежде играл, а все билеты на этот концерт на сумму сто пятьдесят гульденов распроданы. Тот же самый список знатных особ, что я присылал вам в прошлом году, правда, чуть покороче. Я перебрался сюда из Траттнер Гофа – хотел ограничить свои вечера совсем узким кругом, и арендная плата здесь не так уж велика. На этих концертах я надеюсь заработать по меньшей мере шестьсот гульденов.

На Папу, как и ожидал Вольфганг, это произвело впечатление.

– Вам не кажется, что из меня получился неплохой делец? – спросил Вольфганг чуть заискивающе.

– Все зависит от того, сколько ты откладываешь. Твоя квартира с затейливыми потолками и огромными окнами, должно быть, стоит уйму денег.

– Всего лишь четыреста восемьдесят гульденов в год.

– Всего лишь! Я никогда в жизни не зарабатывал больше за год службы у Колоредо.

Только он собирался пожурить Вольфганга за расточительность, как сын указал на появившихся в зале Глюка, Сальери и Бонно.

– А Гайдн? – разочарованно спросил Леопольд.

– Не придет. Сегодня его принимают учеником в масонскую ложу Согласия, и он не смог присутствовать на концерте. Вы познакомитесь с ним завтра вечером. И сами, надеюсь, до отъезда домой станете масоном.

– Все может быть. – Отношения их складывались как нельзя лучше, и Леопольд боялся ненароком обидеть сына. К тому же в Мельгрубе стояла атмосфера радостного ожидания, напоминавшая старику, сколь многого он лишился с тех пор, как прекратились его поездки с Вольфгангом.

– Я думаю, этот концерт ре минор многих удивит, – сказал Вольфганг.

Нет, не только удивит, думал Леопольд, слушая суровое, мужественное вступление – такого он прежде в концертах Вольфганга не встречал. Но вот началась тема солиста, и пальцы сына, как всегда, уверенно и легко бегали по клавиатуре, казалось, будто партию свою он исполнял уже не раз. Мощь, чувствовавшаяся в музыке, тревожила и волновала. Что за человек написал такую исполненную драматических столкновений и трагизма музыку? Нет, это не его сын. Леопольд не знал этого человека, и все же страстная мелодия покоряла. От нее некуда было деваться. В искусстве композиции Вольфганг пошел гораздо дальше, чем мог предусмотреть он, его отец.

Но как воспримет это публика? В концерте все так ново и необычно. И откуда, откуда взялись эти скорбные звуки? Неужели его сын столько выстрадал? Или он в свои тридцать лет знал уже то, что обычные люди начинают постигать только к шестидесяти? Даже медленная часть концерта ре минор звучала сурово и трагично, при всей своей красоте и певучести.

В немом восторге слушал Леопольд, как уверенно играет Вольфганг неотрепетированное рондо, и думал, что нужно бы продолжить книгу о Вольфганге, которую он начал писать, когда сын был еще ребенком. Кто мог предполагать, что талант его шагнет так далеко? Этот концерт принадлежит будущему столетию, а самому ему осталось, может быть, несколько лет жизни, что бы там ни говорили дети.

Следующий вечер был посвящен только что законченному циклу струнных квартетов. Вольфганг пригласил лучших музыкантов, каких только знала Вена: Карла Диттерса фон Диттерсдорфа, Иоганна Батиста Вангаля и Иосифа Гайдна.

Леопольд знал Диттерсдорфа и Вангаля только понаслышке. Диттерсдорф слыл прекрасным композитором и скрипачом и пользовался особым расположением императоpa. Вангаль был менее известен как композитор, но считался лучшим в Вене виолончелистом.

Вольфганг представлял гостей отцу, и Гайдн сказал:

– Господин Моцарт, ваша «Скрипичная школа» сыграла немаловажную роль в моей жизни. Скрипка – мой любимый инструмент, и я считаю вашу книгу прекрасным пособием.

К его мнению присоединился Диттерсдорф, а за ним и Вангаль.

К комплиментам следует относиться с осторожностью, сначала надо разобраться в истинных причинах, побуждающих человека говорить комплименты, а потом уже решать, чего они стоят, рассуждал Леопольд, откинувшись в любимом кресле Вольфганга и разглядывая трех музыкантов. У Гайдна тот же нос, подбородок и глаза, что и у брата, но выглядит он мягче и дружелюбнее. Диттерсдорф одет, как придворный, и у него привлекательная наружность. Однако Вангаль со своим довольно-таки странным лицом – широкий лоб, втянутые щеки и слегка отвисшая челюсть – тоже пользуется в Вене большим успехом.