Николай Черкашин - Тайны погибших кораблей (От Императрицы Марии до Курска)

— После «автономки» меня принял для доклада Владимир Путин, — рассказывал потом Геннадий Лячин корреспонденту «Курской правды». — Владимир Владимирович внимательно выслушал короткий доклад о походе, задал несколько вопросов и высказал удовлетворение миссией экипажа атомного подводного крейсера «Курск» в Атлантике и Средиземноморье. Высокая оценка дана также главкомом ВМФ и Министерством обороны России.

Главный же вывод был таким: Россия не утратила возможности в целях собственной безопасности и своих национальных интересов обеспечивать свое активное военное присутствие во всех точках Мирового океана, и по-прежнему ее атомный подводный флот является надежным ракетно-ядерным щитом нашей великой морской державы.

О том, что «Курск» будет затоплен в рамках специальных учений, Агентство военных новостей сообщило ровно за три месяца до катастрофы — 11 мая 2000 года:

«…В июле — августе на Северном флоте пройдет учение аварийно-поисковых сил флота по оказанию помощи „затонувшей“ атомной подводной лодки. План учений уже подготовлен и утвержден в Управлении поисковых и спасательных работ ВМФ… В соответствии со сценарием учения атомная подводная лодка в результате „аварии“ должна лечь на грунт, а спасательное судно „Михаил Рудницкий“ обеспечит выход на поверхность „пострадавшего экипажа“. Подъем людей с глубины свыше ста метров будет произведен с помощью специального спасательного „колокола“».

Увы, «Михаилу Рудницкому» и в самом деле пришлось выходить на помощь «Курску», но уже по другому сценарию, который написала Смерть.

Вот самый острый и больной для всех вопрос — как спасали? По мнению людей, не представляющих себе, что такое море, глубина и подводные работы, — спасали из рук вон плохо. Можно понять родственников погибших — им все казалось слишком медленным, порой преступно медлительным и даже нарочно затянутым, чтобы «погубить последних свидетелей». Наверное, и я бы так же считал, если бы не знал, если бы сам не принимал когда-то участие в морских спасательных работах… Но я-то видел, с каким бесстрашием, с каким рвением уходят в глубины, в затопленные корабли наши водолазы-смертолазы…

В отличие от всех прочих подводно-спасательных операций (на «Адмирале Нахимове», на С-178, на К-429), работы на «Курске» во многом носили ритуальный характер. Ибо кто-кто, а профессиональные подводники, поседевшие в своих «прочных корпусах», истершие зубы на лодочных сухарях, знали, чуяли, понимали, что после такого взрыва спасать в отсеках некого. Тут же оговорюсь — знать этого на все сто процентов — никто не знал, но интуиция опыта подсказывала — шансов продержаться в таких условиях, в каких оказались люди на «Курске», ничтожно мало. Адмирал Попов считает, что уцелевшие подводники продержались не позже 13 августа.

Все эти сообщения, вроде ИТАР-ТАССовских: «медики и специалисты-подводники выражают надежду на то, что запасов кислорода на подлодке „Курск“ хватит до 20 августа и к моменту подхода иностранной помощи члены экипажа еще смогут передвигаться и будут в состоянии самостоятельно выбраться из лодки» — не более, чем самоутешение, самообман. И все подсчеты запасов кислорода, которые и в самом деле внушали оптимизм, справедливы были только для подводной лодки, которая легла на грунт без таких повреждений и пожаров, какие были на «Курске». Но кто мог реально представить себе, что творилось в кормовых отсеках атомарины? Насколько задымлены они были неизбежными при таком взрыве электрозамыканиями, насколько подтоплены были через разорванные магистрали, загазованы парами масла, выхлестнувшего из поврежденной системы гидравлики и прочими техническими жидкостями? Так что норма «кубометр воздуха на человека в час» была совершенно неприменима в расчете ресурсов жизни уцелевших подводников. «Кубатуры» в корме огромной атомарины хватало надолго. Но в этом абстрактном «кубометре» кислород был уже частично выжжен вспышками замыканий и пожаров, выдышан десятками ртов, жадно хватающих в тяжелой работе воздух (перетаскивать раненых из отсека в отсек для контуженных людей — тяжелая работа). Да и объем отсеков был уже намного ниже расчетного, поскольку вода постоянно прибывала, сжимая загаженный всевозможными примесями воздух до степени, когда все токсины в нем становятся все более ядовитыми. Правда, в отсеках были и «кислородные консервы» — жестянки с регенерационными пластинами, которые выделяют кислород сами по себе. Но при низких температурах их активность резко снижается. Да и срок действия их невелик.

Капитан 1-го ранга М. Тужиков:

«Вода пошла в девятый отсек. Заодно она выдавила в него весь оставшийся воздух из остальных отсеков. Когда давление в отсеке и давление воды сравнялось — 10 атмосфер, вода остановилась. Образовался воздушный пузырь, в котором моряки еще некоторое время держались.

Объем девятого отсека на „Курске“ — 1070 кубических метров. Судя по тому, что люк аварийного выхода при вскрытии оказался затопленным, вода отсек заполнила процентов на 80, то есть осталось кубов двести, пусть даже триста. При нормальном давлении действует формула — один человек: один куб: один час жизни. При 10 атмосферах — времени для дыхания остается гораздо меньше. Если грубо — раз в десять. Потому что выдыхаемый углекислый газ тут же и вдыхаешь, причем под давлением, следовательно, кровь и легкие им перенасыщаешь в десять раз быстрее. По грубым прикидкам, один человек мог там продержаться часов тридцать, два — пятнадцать».

А подводников было, как мы теперь знаем, — больше двадцати. Расчет нетрудно продолжить… Вот почему адмирал Попов, как и другие опытные подводники, на вопрос «сколько они могли там продержаться?» твердо отвечает — не больше первых суток. Вспомним — иностранные спасатели пришли и смогли приступить к работам только не ранее двух суток. Да еще сутки ушли на попытки открыть люк.

Так что наших спасателей совесть может не мучить — подводники погибли вовсе не потому, что запоздала их помощь.

Но тут же встает другой вопрос — а если бы сумели продержаться еще двое-трое суток в несколько иных условиях, что же — получается, что спасти не смогли?

Конечно, морская медицина знает примеры поразительной живучести человеческого организма, но это лишь феномены.

Продержаться в таких условиях долго было нельзя. Это хорошо понимали прежде всего те, кто сам уже побывал в подобных переделках. Но понимать и догадываться одно, а убедиться — другое. Убедиться, выжил ли кто, жива ли хоть одна душа, можно было лишь вскрыв — всухую, герметично — обе крышки аварийной шахты в девятом отсеке. Только тогда можно было говорить — шапки долой! Вот почему спасательные работы Северного флота носили ритуальный характер — вскрыть вход в девятый отсек, чтобы не было сомнений — живых не осталось.