Владимир Андриенко - Кувыр-коллегия

— Нам надобно завоевать доверие сего народа. Ты сам то много раз твердил, Лейба.

— Это так, Эрнест. Но так долго продолжаться не может. Я не могу постоянно давать. Моя касса не бездонная яма. Вот вчера приходил пиит Тредиаковский.

— И что? Он просил денег?

— А чего же еще? — усмехнулся Либман. — Он пострадал от Волынского и просил сумму в 500 рублей.

— Ты, я надеюсь, ему не отказал, Лейба?

— Нет. Я дал ему денег. Но не 500 рублей, а 350.

— Напрасно ты не ждал всю просимую им сумму. Он все же не последний пиит в России.

— Это так. Но кроме него я дал по 200 рублей трем вдовам офицеров, героев турецкой кампании. 100 рублей разорившему бригадиру. 50 разорившемуся поручику.

— Пусть пока все будет как будет, Лейба. Мы с тобой на сем деле не разоримся. Тем более ты намерен придрать к рукам всю меховую торговлю России.

— Анна Ивановна не дала мне сего сделать ранее. Я бы давно навел там прядок, Эрнест. Ведь твоей казне скоро понадобятся деньги. Хотя в этой стране нормальные законы финансовые не действуют.

— Что семейство Брауншвейгское? Что говорят твои соглядатаи?

— Принц не доволен тем, что ты регент, и сего не скрывает.

— Сие мне известно и без соглядатаев. Он стал вести себя нагло, с тех пор как стал отцом императора. И Анна Леопольдовна не лучше своего муженька.

— Эрнест, принцесса желает вызвать в Россию графа Линара.

— Её любовника из Саксонии? Того, которого Анна выставила вон? Нет. Нам его не надобно. Хватит и так при дворе всякой сволочи. И, тем более, что он доверенное лицо канцлера Брюля. А Брюль при короле Авсгусте III — первый советник. Я же, как герцог Курляндии, являюсь вассалом Речи Посполитой, королем коей и является ныне Август III Саксонский.

— Но как регент империи Российской ты ему не подвластен, Эрнест.

— Все равно, Линара в России я видеть не желаю. И пусть знает сие Анна Леопольдовна…..

Год 1740, октябрь, 19 дня. Санкт-Петербург. В покоях принца Антона Брауншвейгского.

Остерман был у принца Антона в полдень. Остерман пожаловался, что у Бирона для всех есть деньги. Он раздал жалование полкам, сделал щедрые выплаты просителям. А на нужды отца наследника трона денег нет.

— Но герцог не ответил мне отказом, — сказал принц. — Так что может я и получу с него 50 тысяч.

— Вам надобно не денег у него просить, ваше высочество.

— На что вы намекаете, вице-канцлер? — спросил принц.

— Вы генерал-аншеф русской армии. Вы не забыли про это, ваше высочество?

— И что с того?

— Солдаты обязаны выполнять ваши приказы, — подсказал Остерман. И жалование они должны получать из ваших рук.

— Но казна в руках регента, граф. Да и то, по правде сказать, сама казна империи пуста. Жалование герцог платит из своих личных средств. А мне с чего платить солдатам? У меня нет и тысячи рублей в настоящий момент.

— Я добуду для вас денег, ваше высочество.

— Вот как? — принц при этот встрепенулся. — Добудете? Когда?

Остерман вытащил из своего глубокого кармана увесистый кошель и положил его на стол перед принцем.

— Здесь пока три тысячи золотом, ваше высочество. Еще 50 тысяч вы получите через одну неделю.

— Отлично! — принц Брауншвейгский жадно схватил кошель.

Остерман поморщился. Вице-канцлер не любил расставаться с деньгами. Но приходилось субсидировать принца.

"Этот венский щенок слишком жаден, — подумал про себя Остерман. — Налетел на кошелек словно коршун. Сможет ли он стать регентом? Нет. Никогда. Но мне и не нужно чтобы он правил Россией. За его спиной стану я. Пусть пока Бирон укрепит власть младенца-императора, а затем его можно будет и убрать".

— Вы меня просто спасли, Андрей Иванович. Я ваш должник.

— Я готов вам помогать и далее, ваше высочество. Но за сие я прошу вас быть моим учеником в делах политических. Вы хоть и умны, но еще так молоды и у вас нет моего опыта.

— Принимать советы такого великого государственного деятеля, как вы, граф, для меня честь. Но есть еще и моя жена принцесса Анна. А мы с ней не всегда ладим. Вы же знаете это, Андрей Иванович.

— Я многое знаю, ваше высочество. И знаю, чего желает принцесса. Вам не стоит ссориться с её высочеством. Я помогу и вам и ей….

Год 1740, октябрь, 19 дня. Санкт-Петербург. У герцога Бирона.

Вечером 19 октября 1740 года Либман в точности пересказал Бирону разговор принца с вице-канцлером. Лейба хорошо платил слугам принца и те верно служили ему.

— Меня это не удивило, Эрнест. Я чего-то такого и ждал от Остермана. Он, по-прежнему, жаждет высшей власти. Стоять за твоей спиной он не желает. Он желает быть впереди тебя.

— Тогда он поставил не на ту фигуру. Принц Антон — регент? Это смешно.

— Пока да. Но Остерман не торопиться. Он подождет когда власть младенца-императора укрепиться. А вот затем попытается убрать тебя. Пока он боится Елизаветы.

— Но соглядатаи доносят, что она спокойна и беспечна как всегда. К власти она не стремиться.

— Не спеши делать выводы, Эрнест. Елизавета уже не та, что десять лет назад. Она умеет делать думать, эта красивая принцесса. И теперь она своего не упустит.

— Ты считаешь, что она решиться на переворот? Она захочет стать императрицей? — спросил Бирон.

— Да. Я так считаю. Но сделает это не сейчас. Она выжидает. И ждет она когда немцы при дворе перегрызутся. А грызня между нами уже началась. Остерман снова начал плести паутину. Неизвестно чего ждать от фельдмаршала Миниха. Мне снова нужен Пьетро.

— Он стремиться заняться организацией своей капеллы при моем дворе.

— Некогда сейчас думать о музыке, Эрнест. Каждый верный и ловкий человек на счету.

— Я попрошу его помочь. Но что ты задумал, Лейба?

— Мне нужно знать не только то что происходит во дворце и в домах знаити, Эрнест. Я хочу знать, что говорят на улицах и кабаках Санкт-Петербурга.

— И Пьетро сможет тебе в сем помочь?

— Да. Не только он. К нему присоединиться Кульковский. Он давно жаждет тебе послужить. А Кульковский умен.

— Помню, как же. Я сам его в шуту выдвинул и государыне представил. Но умный шут не умный шпион, Лейба. Разве нет?

— Кульковский мог бы стать и министром, Эрнест. И на улицах совместно с Пьетро они смогут сделать многое. Нам с тобой надобно чтобы в кабаках больше поносили имя принца Антона а не твое. Пусть он станет главным врагом русских. Он, а не ты. Пусть про него сочиняют стишки и его обвиняют во всем.

— И, думаешь, Пьетро и Кульковский с этим справятся?

— Да. Я уверен в этом, Эрнест. Ведь Остерман уже разослал своих людей по городу с целью ругать тебя. Он пытается возбудить против тебя народ и гвардию……

Год 1740, октябрь, 20 дня. Санкт-Петербург. На улицах города.

Солдаты армейских полков шумели на улицах Петербурга и в кабаках. Остерман не ждал. Он начал действовать. Его люди поили служивых за счет вице-канцлера и разносили слухи о "злом Бироне" кровопийце и казнокраде.