Владимир Андриенко - Кувыр-коллегия

Год 1735, июнь, 2 дня, Санкт-Петербург. Во дворце.

Утром в 11 часов в кабинете Анны Ивановны собралось общество. Здесь были и придворные и шуты. Все они собирались у императрицы каждое утро. Пьетро Мира стоял здесь же и карлицу Арабку блестящими монетами соблазнял.

Карлица сия была не настоящей негритянкой, но каждое утро ко двору императрицы отправляясь, она лицо и руки пробкой мазала. Большой любовью императрицы она не пользовалась и подарки на её долю перепадали редко. Она относилась к штату дур и полудурок, состоявших при особе Анны Ивановны.

— Баишь 100 золотых мне дашь? — спросила она по-русски, ибо иного языка не ведала.

— Сто золотих, получиш. В том мой слово. И делать для сей мало надобно. Понимать?

— А чего делать-то, милай?

— В дворцови ораншерей ягод поспель. Понималь? — спросил Мира, подбирая с трудом русские слова.

— Чего? — нее поняла Арабка.

— В дворцови ораншерей ягод! (В дворцовой оранжерее постели ягоды)

— А-а! Клубника-то? Знаю. Такая крупная! Но токмо мало её там. И поди сейчас ни одной ягодки не сыщешь.

— В том нет печали. Один ягод там ест. Пуст Рейнгольд Левенвольде ту ягодка узрит.

— Хочешь, чтобы Левенвольд-красавчик увидал клубнику крупну? Так что ли?

— И за то 100 монет твой.

— Так то просто, милостивец. Но не обманешь ли?

— Вот тепе 10 монет. Это ест садаток.

Арабка схватила монеты своей маленькой грязной ручкой и покатилась зарабатывать остальное. Балакирев знал на кого указать. Эта все сделает. Теперь только следить за Левенвольде.

Императрица в этот момент обратила на Пьетро внимание и подозвала к себе:

— Эй! Адам Иваныч! Чего к дуре моей липнешь? Али понраву пришлась?

Мира низко поклонился и произнес по-немецки:

— Всем взяла девка, да слишком мала для меня, государыня.

— А вон у Ваньки Балакирева жена также малого росту. Так Ванька? — императрица отыскала среди шутов Балакирева.

— Так, матушка! — ответил тот по-русски. — Но я взял за себя карлицу не просто так.

— А с чего? — спросила императрица.

— Любая жена есть зло, матушка. И я взял среди женского пола зло наименьшее.

Императрица и все придворные засмеялись.

— Адам, не желаешь ли себе зло наименьшее?

— Нет, государыня. Я бы предпочел зло не русского корня, но иноземного.

Анна снова засмеялась. Она, как и большинство придворных, знала об интриге между Мира и певицей Марией Дорио.

— А ты, сеньор Франческо, как смотришь на это? — императрица посмотрела на своего капельмейстера Франческо Арайю.

— Ваш шут, ваше величество, весьма большой шутник, — ответил Арайя. — Он не музыкант, он настоящий дурак, и мог бы украсить двор любого государя Европы.

— А он, вместо этого, — заговорил Лакоста, король самоедский, — украшает рогами голову капельмейстера! А мог бы украсить и двор государя европейского!

Приемная государыни просто потонула в хохоте. Арайя так же улыбался, ибо, когда смеется императрица, смеяться должны были все. Но лицо его покрылось багровыми пятнами.

Пьетро Мира смеялся, и посматривал в сторону Левенвольде. Нельзя было пропустить момент, когда тот уйдет. Но императрица не собиралась отпускать ни его, ни короля самоедского.

— Не обижайся, дон Франческо, на моих говорунов, — примирительно произнесла императрица. — Они это не со зла.

— Можно ли обижаться на дураков, ваше величество? — с вымученной улыбкой произнес Арайя. — Тем более что они веселят, ваше величество. Мне ли состязаться в шутках с дураками?

— Он состязается с ними в постели и, похоже, ваша милость, проигрывает одному дураку, — снова заговорил Лакоста. — Но оно и неудивительно. Кому бог дал много ума, а кого и обделил умом. Но зато дал им много чего в штанах.

— А если женщина постоянно ищет удовольствия на стороне, то понятно, что рога просто так не отваляться! — проговорил Бирен и снова захохотал.

— Эрнест! — императрица взяла его за руку. — Не зли моего капельмейстера. Пощади талантливого музыканта. В России таких нет.

— Но возможно, граф прав, — подхватил шутку Бирена Лакоста. — Может скоро рога с некоей головы и сами отваляться.

— Как так? — спросил Бирен.

— А так. Вы слышали историю про рогоносца мужа, который обратился однажды к отцу своей жены?

— Расскажи, — не утерпела императрица. — Я того не слыхала.

— Было это в благословенной Флоренции. Некий муж увенчанный знатностью от своих предков и ветвистыми рогами от жены, обратился к своему тестю. "Скажи мне, — спросил он. — Может ли исправиться твоя дочь от того демона похоти, что засел в ней?" Отец жены ответил ему: "На это могу ответить тебе положительно, зять мой. Она исправиться". Тогда муж спросил тестя: "Когда же?" Тот ответил: "Её мать была такова же как и она. И я не мог найти долгое время никакого средства от этого. И уже отчаялся, но на 60 году жизни она сама исправилась. И я думаю, что моя дочь, в этих же летах станет честной женщиной и верной женой!"

Императрица захохотала. И придворные стали смеяться за ней. И веселье на этот раз было вполне искренним. Пьетро согнулся чуть ли не пополам и у него от смеха закололо в животе.

В этот момент его кто-то тронул за рукав. Он обернулся и увидел рядом Балакирева.

— Левенвольде ушел, — шепнул тот.

Пьетро посмотрел туда, где только что находился обер-гофмаршал и увидел, что тот исчез.

— Вот дьявол! Только что был здесь. И я не могу уйти искать его. Императрица….

— Я все понимаю и сам прослежу за ним, — успокоил его Балакирев.

— Но как ты станешь действовать один? Мы договорились…

— Ничего. План придется немного изменить. Слушай и далее шутки Лакосты! Он сегодня в ударе….

Балакирев вышел из покоев императрицы и пошел в оранжерею. Там он увидел фигуру Левенвольде. Тот что-то рассматривал на небольшой грядке с клубникой для императрицы. Затем щелкнул пальцами и, сняв себя треуголку, бросил её на грядку.

— О, майн либе! — вскричал Рейнгольд и помчался прочь из оранжереи.

Балакирев подскочил к тому месту и поднял треуголку обер-гофмаршала.

Под роскошной треуголкой была скрыта крупная ягода.

— Вот и приготовил Левенвольде ягодку для своей невестушки Варьки.

Шут ягоду сразу сорвал и сожрал. Вместо неё он приготовил иной подарок для невесты обер-гофмаршала. Балакирев расстегнул штаны, приспустил их и нагадил на куст, после чего и накрыл все это треуголкой.

Затем он отошел подальше и спрятался за большой кадкой с пальмой. Скоро в оранжерею вошли двое. Рейнгольд фон Левенвольде за руку вел княжну Черкасскую к тому месту, где лежала его треуголка.

Княжна улыбалась.

— Шуты сегодня остроумны как никогда, — проговорила он. — Я давно так не смеялась.

— Вам понравился Лакоста?

— Лакоста и Адам. Бедняжка сеньор Франческо. Ему сегодня досталось от этих затейников. Но зачем вы, сударь, привели меня сюда?