Владимир Андриенко - Кувыр-коллегия

— А ты что? — спросил обер-егермейстер Артемий Волынский.

— Я ответил, что лучше бы тогда она стала календерем, а не книгою.

— А отчего же календерем? — спросила Анна.

— Тогда её каждый год можно было бы менять.

Императрица захохотала и вслед за ней стали смеяться придворные.

В зал вошел генерал Ушаков и низко поклонился государыне.

— Ваше императорское величество, мною, начальником вашей Тайной розыскных дел канцелярии, проведено следствие по делу князя Голицына Михаила из заграничных стран возвернувшегося.

Анна сразу переменилась в лице. От веселости на нем в единое мгновение и следа не осталось. Придворные также "стерли" усмешки с лиц.

— Где он? — голос императрицы задрожал от гнева.

— За деверьями сего зала дожидается высочайшего позволения войти.

— Пусть войдет! А ты пока докладывай, чего там выяснил по сему подданному моему.

— Позвать князя Голицына! — гаркнул Ушаков в сторону двери слугам, и снова стал говорить императрице. — Вышеназванный князь, матушка, учился в городах разных. И там, за границею женился на девке итальянской именем Лючия. И оную девку с собой в Россию приволок. И женился он, матушка, на католичке и по обряду католическому. И сам в заграницах вере отцов и дедов изменил и стал папистом * (*папсит — католик).

— Ах, вот как! — вскричала Анна. — А меня в своих пасквилях поносил за приверженность мою к иностранцам, что мой престол облепили. А у самого то рыло в пуху! Он вере изменил!

Князь Михаил Голицын предстал перед императрицей. Было ему тогда уже более сорока лет, и был он росту высокого и стати имел гвардейские. Ко двору явился в простом костюме цвету серого без украшений. Это Анну еще более разозлило. Ибо усмотрела она в том новое небрежение воли её самодержавной.

— Так это ты князь Михайла Голицын? — строго спросила императрица.

Князь поклонился.

— И ты меня поносными словами за границею облаял? Не люба я тебе, князь? Роду не такого знатного как ты?

— Ваше величество…

— Молчи! — оборвала его царица. — Знаю, что скажешь! Знаю! Сейчас дабы шкуру свою спасти лебезить станешь! Я вас Голицыных и Долгоруких хорошо изучила. Не о России пеклись вы потомки родов знатных! Только о себе думали. Россия для ваших услад и для вашей власти токмо создана? Так думаешь? В тайном совете и Долгорукие и Голицыны верховодили и что получилось? Кондиции богомерзкие! А когда я благодаря верным сынам отечества самодержавие приняла, то Дмитрий Голицын, коего я простила и сенатором сделала, рожу от меня и двора моего воротит. А ты памфлеты пишешь? Отца моего царя Ивана дураком вывел. А мать моя подстилка последняя, детей незнамо от кого рожавшая? Так?

Голицын слушал, опустив голову, и молчал.

— Так вот! Решила я службу для тебя при дворе сыскать. Послужишь своей государыне. В шутах послужишь!

— В шутах? — переспросил Голицын.

— Велика тебе честь? Ничего. Жалую тебя шутом моим с окладом в 300 рублей в год. Поболее чем у иных шутов будет. Но все же ты князь и Гедимнович по роду* (*Гедиминовичи — потомки великого князя Гедимина, к роду которого принадлежали Голицыны). Тебе и честь! И подарки кои шутовством заработаешь, все в твой карман пойдут! Завтра чтобы на службе был!

— Государыня…

— Мое слово сказано. Иди!

Голицын с места не тронулся.

— Лакоста! Князинька от милости моей ошалел. В шею его отсюдова гони! Гони!

Король самоедский бросился на князя и схватил его за шиворот. Тот стал сопротивляться и ударил Лакосту в лицо. Тот в сторону отлетел, но сразу на ноги вскочил и снова в драку кинулся. И они покатились по полу князь древнейшего на Руси рода и шут, без роду и племени.

Анну это рассмешило.

— Вот ты и потешил свою царицу в первый раз. Мои шуты часто потасовки устраивают. Иди отседова, шут Голицын. А прозвище для тебя я потом придумаю.

Князь подобрал парик и удалился из зала. Его судьба была решена….

В зал вошли после истории с Голицыным Эрнест Иоганн Бирен, который под руку вел незнакомого императрице высокого парня в дорогом костюме красного цвета. Они приблизились к торну, и незнакомец пал Анне в ноги.

— Кто это, Эрнест? — спросила императрица.

— Твой верный слуга, государыня. И зовут его Акинфий Демидов, заводчик уральский.

— Ах, это Демидов! Слыхала про тебя много, Демидов. Про тебя и отца твоего. Много пользы для отечества вы принесли пушки, да ядра, да фузеи изготавливая. Но и дурное про тебя слышно, Акинфий!

— Дурное, государыня? — спросил Бирен. — Но, насколько мне известно, Демидов верный слуга вашего величества.

— Что это за история с серебром, Демидов? Говорят, ты осмелился монету в землях своих чеканить с моим орлом?

— Матушка, государыня! — Демидов на коленях подполз к императрице и стал целовать её руку. — Оговор то подлый. Я для государей первый слуга.

— Для государей? А кого ты достойным трона Петрова почитаешь? — грозно спросила Анна, усмотрев в словах заводчика скрытый намек на цесаревну Елизавету Петровну.

— Ты — великая государыня! Ты достойна трона Петра Великого! Бога за тебя молю! Молюсь о здравии твоем державном и продлении царствования твоего на многие годы России на благо, матушка.

— Государыня, — вмешался Бирен. — Знаю Демидова как вернейшего слугу престола твоего и поручусь за него как за самого себя. Честен он перед тобой и ни в чем не виновен. Про сие я все сам выяснил!

— Что ты говоришь, Эрнест?

— Демидов награды, а не наказания достоин. Он прибыл в Петербург и ударил челом тебе, государыня горами рудными в коих серебра много содержится.

— Вот как? — императрица оттаяла. — А отчего не сразу мне челом он теми горами ударил? Чай наворовал серебра на свою долю, Демидов?

— Как можно, матушка?

— Ладно! Милую тебя. Поднимись!

Демидов поднялся. Бирен подошел к Анне и что-то прошептал ей на ухо. Императрица после этого произнесла:

— Пусть следствие по делу Демидова, ежели ведется такое, прекратят. Эрнест, сам позаботься о том. Я воевать собралась, Демидов! Мне нужны пушки, фузеи, и другой припас воинский по дешевой цене! Как императору Петру поставлял так и мне поставлять станешь! Ради этого глаза на подлости твои закрываю! Знаю, что виновен ты в истории с рублями! Знаю!

— Государыня! — Демидов снова припал к руке императрицы.

— Я милостива к тебе. И за свой карточный стол тебя приглашаю.

Акинфий Демидов поклонился, и они с Биреном отошли в сторону. Граф шепнул Демидову на ухо:

— Я же вам говорил, что все будет хорошо. Императрица вас милостью подарила. За свой стол позвала. И дам вам еще совет. Проиграйте за её столом. Это будет ваш выигрыш в жизни.

— А генерал-берг-директор? Фон Штемберг грозился…

— Про это не беспокойтесь, Демидов. Штемберг про вас и думать забудет! Но вы к нему сами явитесь и все рудные места, кои серебро содержат, передадите в казну. И живите себе спокойно.