Владимир Андриенко - Кувыр-коллегия

— Ваше величество! Да я был у её высочества принцессы. И дал ей денег. Ея высочество нуждается в средствах.

— А ты добрый у нас? Либман не дал, так ты расстарался? Смори, Волынский, коли интриги плести станешь, не помилую. Мне слуги верные надобны, а не интриганы поганые.

— Но её высочество нуждается в средствах, ваше величество. И что такого, что я из собственных средств помог ей?

— Не лукавь, Артемий. Коли помочь желаешь то народу помоги. Народу нищему, коих в Петербурге много. А Анне ты моей помогаешь не просто так. Думаешь, коли помру я, то она в силу войдет? Эх, Артемий.

— Ваше величество!

— Мне надобен друг верный. Ведь Анну поддержать надобно будет когда помру я.

— Ваше величество еще проживет много лет на благо подданных, и на благо России.

— На благо ли, Артемий? — уже спокойно сказала императрица. — Перед смертью много думаю про царствование свое, Петрович. И думаю чем помянут меня потомки мои? Добром али нет?

— Ваше царствование….

— Не нежно лести, Петрович. Лучше говори чего надобно, а потом я тебе расскажу чего надобно мне от тебя.

Волынский представил императрице свой проект об устроении дел государственных в коем указал на необходимость исправления образования в империи российкой, воспитания юношества, об исправлении дел коммерческих и прибавления через оные доходов государственных. Императрица его выслушала, но внимания словам кабинет-министра уделила мало. Её все это уже интересовало мало. Она была одержима одной мыслью — утверждения престола государства Российского за потомками Ивана, а не Петра.

— Погляжу проект твой, Петрович. Погляжу. А сейчас ты меня послушай. Надеюсь, я дожить до того, как родит моя племянница и родит мальчика. Наследника.

— Я уверен в том, ваше величество и безопасность трона и империи будет тем обеспечена.

— Но мне надобно знать, что дворянство российское, того наследника поддержит и признает! Мне новый переворот не надобен. Я поганые роды Голицыных да Долгоруких произвела немало. Но они еще копошатся по углам темным и шипят и ядовитые жала свои высовывают. Ох, много вреда России от тех родов было и будет. Много смуты и много потрясений.

Императрица искренне ненавидела Долгоруких и Голицыных и считала что извести эти роды дело для государства благое. И изводила их как могла, но росли они как трава сорная и поднимались снова и снова.

— Надобен мне человек верный, Петрович. Коий дитя, что Анна в утробе носит, поддержит. И на тебя в том деле уповаю я…

Год 1739, сентябрь, 15 дня. Санкт-Петербург. Либман за работой.

Лейба Либман донесения от своих наушников послушав, сразу отправился к герцогине Бенингне Бирон. Ему странно не нравилась горбатая уродина, но сейчас иного выбора не было. Сам герцог слишком легкомысленно относиться к его предупреждениям, а Пьетро Мира слишком увлечен Марией Дорио. А горбунья так мужу своему надоедать умела, что Бирен был на все готов лишь бы отвязаться от неё.

Бенингна в отличие от императрицы всегда одевалась с самого утра в роскошные платья, и парикмахеры колдовали над её прической по полтора-два часа. Причем главная цель оной процедуры была в том, дабы обнажить прелестную шею гецогини, единственную часть своего тела, коей она могла гордиться.

Он приняла Либмана скислой миной на лице и протянула ему руку для поцелуя.

— Ваша светлость, — банкир поклонился Биренше. — Вы сегодня очаровательны.

Такой комплимент к горбунье скорее напоминал насмешку, но Бенингна была не из тех, кто не принимает лесть.

— Но я прибыл к вам не для того чтобы расточать комплименты, ваша светлость. Над родом Биронов сгустились тучи, а ваш супруг дремлет. Я предупреждал его о том неоднократно, но все бес толку.

— И вы решили обратиться ко мне? — спросила Бенингна.

— Да, ваша светлость. Вы моя единственная надежда. Образумьте герцога. Или вы потеряете корону.

Последняя фраза словно хлестнула горбатую герцогиню по щеке. Она даже вздрогнула.

— Потеряем корону? Что вы говорите, Либман?

— Ваша светлость, оглянитесь вокруг. Кабинет министр Волынский лезет к власти и его влияние на императрицу усиливается. И скоро он вытеснит вашего мужа на второй план.

— Вы говорите ерунду, Либман. Императрица благоволит нашей семье.

— Но вспомните, ваша светлость, что в фаворитах у императрицы, когда она еще была герцогиней Курляндской числились многие мужчины. И вашего мужа она может сменить. Вспомните Бестужева-Рюмина, вспомните Мориса Саксонского, Вспомните Левенвольде. Где они? Их вытеснил ваш муж. Но его могут заставить уступить дорогу. И если не в постели императрицы, то в делах влияния политического.

— И что вы посоветуете нам с мужем делать, Либман? Вы ведь явились ко мне дать совет?

— И не Толькою. Я принес вам просимые вами 50 тысяч рублей золотом.

С этими словами Либман выложил на тол три туго набитых мешочка. Это были деньги которые просила у него Биронша уже два месяца. Та сразу обрадовалась и посмотрела на банкира уже с большей теплотой.

— Итак, что вы посоветуете нам с мужем делать?

— Постоянно быть при императрице.

— Я и так при ней постоянно.

— Но нужно быть больше. Всех придворных дам, вам стоят заменить при царице собой. Пусть она не сможет без вас обходиться. Участвуйте во всех её шутках и увеселениях. Во всех! И если герцог не постоянно при императрице, то пусть его заменит герцогиня. И еще одно, ваша светлость.

— Что?

— Ваш муж стал навещать цесаревну Елизавету.

— Что? Это ложь! — гневно воскликнула Биронша. — Это злобные наветы врагов моего мужа герцога!

Либман тогда заявил, что это совеем не наветы, но истина. И он сам то проверил через своих соглядатаев, ибо и сам в то верить поначалу не желал. Но верные люди донести ему, что герцог действительно посещает цесаревну.

Бенингна была напугана. Она знала о том, что придворные шептались за её спиной, декать герцог добьется у императрицы развода со своей горбуньей, а сам позволение получит жениться на Елизавете Петровне. Он как владетельный герцог теперь имеет право просить руки принцессы крови.

Либман насчет посещений герцогом цесаревны солгал. Да, Бирен как-то ездил к ней, но было это давно и с тех пор они не общались и виделись только при дворе во время приемов. Но банкиру надобно было напугать горбунью. Ибо испуганная она станет послушным орудием в его руках.

Волынский возвышался и обрастал сторонниками. Они умножались ежечасно. К нему в дом ходили теперь и чиновники, и офицеры армии и флота, и профессора академические. Его друзья поднимались по чиновной лестнице при дворе и ежели не остановить умного кабинет-министра, то это грозит бедами немецкой партии при дворе, которая была основательно расколота внутренними распрями.