Георгий Лосьев - Сибирская Вандея

– Слыхал! – сказал Седых. – Слыхал, как же… А правда это? Может, так, для острастки пишут…

– Нет, браток… правда.

– Ну, бог милует…

– То-то, что не милует… Вот и от штаба ВОХРа прислали бумажку, предлагают всем сельским коммунистам и комсомольцам установить ночные обходы, оружие держать дома, под рукой и в полной исправности…

– Во, как дело-то обертывается… – сказал Андрей Николаевич Предтеченский и густо, с надрывом закашлялся.

– Простыл, Андрюха, – сочувственно произнес Седых. – Ты вот чо… пошли свово парнишку ко мне. Я тебе – медку… Ишо водится у меня. Когда партизанили мы, я страсть сколь меду на раненых перевел. Однако многих выпользовал медком-то… И еще – остался. Посылай с туеском…

– Спасибо, Харлампыч, – прокашлявшись, ответил Предтеченский, – меня и так товарищи поддерживают…

Седых нахмурился.

– А я что же: тебе не товарищ?…

– Что ты, Харлампыч? – укоризненно покачал головой Предтеченский. – Ведь я к примеру. Ты человек многосемейный – самим нужно…

– А ну их к ляду! Семейство-то мое! – вдруг озлился Седых. – Одна маета с ними! Ни богу свеча, ни бесу кочерга! Расшиби их громом напрочь!

Ячеишные расхохотались.

– Чего ты на свое племя серчаешь? – спросил старый партизан Михаил Петрович Жихарев. – Али не угодили чем? Ты ить своенравный, на те угодить трудно…

– Да каки теперь угождения!.. А так: кто в лес, кто по дрова, живут, идолы, ни туды ни сюды. Порядку нету… Одна энта моя Егова православная, троеперстник, язви его…

– Никола, что ли?…

– Ну… Как с попом Раевым связался, так, видишь, и советская власть ему не мила стала… Ужо обратаю орясину, пошли бог силы. Так обратаю, что перья полетят!..

– Нельзя, Харлампыч, – наставительно сказал Предтеченский, – бить – это всякий умеет. Воспитывать нужно… Ты как отец… на-ка вот возьми книжечку. Насчет православия тут очень даже правильно говорится…

Седых заложил брошюрку за кушак.

– А у тебя, Накентий Харлампыч, самого-то… как с религией? – спросил Новоселов. – Все еще не могёшь расстаться?

Седых, помолчав, высморкался. Ответил на спеша, обстоятельно и вразумительно:

– Такое дело, дорогие мои товарищи партейные… такое дело: вера вере – рознь. Она, стара вера-то, кержанска – правильна… Я хоть старый мужик-гужеед, а скажу тебе так: кто супротив проклятова царизму до-прежь всяких ривалюций воевал? А ну, спомни, дорогой товарищ… Старого обряда люди. В скиты уходили, попов-жеребцов, поставленных анпираторами всякими, керженцы не миловали… Завсегда противу войны шли, детушек на убой не давали, самосжигали себя… Думаешь, так просто, за двуперстие? Н-н-нет, гражданы, – за правду боролись! Вот, как и вы теперича – за правду истинную!.. А кто себя чином соблюдает? Опять же мы, керженцы. Это иде ж вы видели, штобы старова обряду мужик на руку был нечист? Штоб сельчанам пакостил?… Сроду не бывало такова. А православные – жулье народ, того и ждут – напакостить. И рядовой, так сказать, мирянин, и дьякон, и поп. Лиходеи, мздоимцы!.. А кто Колчака с хоругвями встречал? Дружины святова креста кто на селах ставил? Опять же православные. А керженские людишки, между прочим, в тайгу с дрекольем уходили, господина Колчака рублеными гвоздями из самопалов потчевали, губили супостатов народных… Вот и выходит, што старая вера у советской власти вроде как кореннику пристяжная. Чуешь, Ваня, чо к чему? А коснись какая сволота, вроде того же Самсонова, на нашу, советскую, хвост задерет – кто же с вами будет, дорогой товарищ Новоселов? Полагаешь, поди, православные?… Э-э-э, не-е-ет!.. Православные по норам забьются, в кусты схоронятся. А мы, кержаки, будем с вами. Мы себя раз оправдали и вдругорядь оправдаем… Так-то!..

Коммунисты слушали с интересом. Приезжий гимназист-комсомолец наклонился к соседу.

– А ведь в этих словах много простой мужицкой правды…

Но сосед, не отрывая взора от распалившегося старика, буркнул:

– Дури много!.. И чего только с ним ячейка цацкается… – комсомолец не договорил и возмущенно плюнул в открытую печку.

Иннокентий Харлампиевич продолжал:

– А что касаемо, вы читали тут насчет энтова… Самсонова – я прямо скажу: не ровен час, конечно; иной раз и спишь, а такое выспишь, и не думал, не гадал, – вышло! Однако – бог не выдаст, свинья не съест. И еще так полагаю – много лишнего болтают. Да какой он, Самсонов то ись? Что за человек и какого виду?… Ну уж, если бы встрел – я бы его благословил! Топор-то завсегда при мне, куда ни поеду!

– Бывший есаул, – пояснил Новоселов, – казак. В городу мне говорили: организатор. И человек… суръезный. Родному отцу пощады не даст.

– Да с виду-то каков, обличьем? – не унимался Седых. – Кабы я его повидал, только бы и жить его благородию!..

Коммунисты снова посмеялись над ершистым старцем, а Жихарев заметил:

– Брось трепаться, кержак!.. Ежели и доведется перевидеться с господином Самсоновым – первый под куст залезешь! Знаю я вас, храбрых да геройских мужиков…

Седых посмотрел на Жихарева взглядом, полным глубокой укоризны.

– Грех тебе молвить такое, Михаил Петрович!.. Али я с тобой в отряде не был? Али не ходил на старости лет в тайгу с дробовиком беляков бить? И, может, не я на обоз чехословацкий напал и две подводы пригнал в отряд?…

– Было… Было и такое, – кивнул Жихарев, – и такое было: под Камнем дали нам беляки жару – где я тебя нашел, храбрый партизан? Молчишь? То-то, герой!.. – Жихарев обвел взглядом собравшихся и опять остановил глаза на Иннокентии Харлампиевиче. – Чо, застеснялся, храбрый драгун?… Ладно уж, не выдам, не скажу, где я тебя нашел, когда остатки отряда собирал после той бани…

Бывшие партизаны поугрюмели. Кто-то недовольно бросил:

– Да ладно уж, Жихарев!.. Чево старое ворошить?… Аль и у тебя запасных портков не было?…

Новоселов сказал примирительно:

– И впрямь, братцы, чего вспоминать?… Били нас, били и мы. Однако мы, все ж, больше беляков били, а то не сидели бы сичас здесь под красным флагом… А Накентия Седых мы все знаем – свой человек, вояка. Ежели когда и отпраздновал труса – с кем грех да беда не случается?… Да к тому же с безоружным… Чо мы, не знаем, что в тот день, когда беляки нас от Камня поперли, у нас на роту по десятку патронов было… Тут уж не до геройства!.. Да. А ты все ж, Накентий Харлампыч, стерегись. Случаем чево – бандиты не помилуют…

Начальник волостной милиции, веселый русоволосый парень, спросил:

– А не выдать ли ему винтаря, Новоселов?… Так, на всякий случай.

Седых замахал руками.

– Этта спасибо за веру-доверие. Только ни к чему. У меня дробовик добрый. Шестнадцатова калибра – бьет на семьдесят шагов.

– Дробовик, Накентий, – полдела. Ты все ж таки когда наладишься куда в поездку, прихватывай в милиции винтовку. Выдавай ему «посошок на дорожку», – подмигнул начмилу Новоселов.