Юрий Вудка - Московщина

Но под натиском современной цивилизации гибнет и дорогая ему природа. У Гунара есть целый многоступенчатый план спасения исчезающих видов. Он верит, что у вымирающих животных больше шансов, чем у некоторых народов, о которых захотят слушать только тогда, когда они отойдут в царство археологии. Однако его убивают и как ученого, полностью блокируя возможность передать научным кругам ценные идеи, не таящие в себе никакой опасности для империи. Просто вместе с человеком списано и все ценное, что он создал или создает. У Гунара есть родственники в Швеции, но чекисты блокируют переписку.

Гунар весело смеялся беззубым ртом, слушая свежие лагерные истории про молодую ментовку из лагерной бухгалтерии 36-й зоны. Муж ее, мент, был, видимо, импотентом, и она тайно исходила неудовлетворенной страстью.

Как-то туда зашел молодой зек выяснить что-то насчет денег. Поблизости никого не было. Ментовка вцепилась в него; задыхаясь, стала целовать и кусать. Тот перепугался. Он был уверен, что это провокация, что сейчас его обвинят в изнасиловании. Еле оторвавшись от нее, он бежал, как Иосиф Прекрасный. Об этом прослышал старый вор, непонятно как попавший к политическим, вечный зек Бергер. Он тайно работал на чека, из-за него Черноглаз и Сусленский оказались во Владимире (он обещал переправить материалы на волю, а сам передал их совсем по другому адресу). Провокатор не боялся провокаций. Он быстро нашел с неудовлетворенной ментовкой общий язык. Скрывшись от любопытных глаз за каким-то строением, Бергер дал распаленной бабе все, чего она желала. Ему это тоже, видимо, нравилось больше, чем пользовать местных педерастов. За новостями, новыми лицами и событиями незаметно мелькали дни.

В одну из октябрьских ночей 1975 года, когда я сидел на четвертом корпусе, а Гунара уже с нами не было, среди ночи нас разбудили громкие крики. Хорошо поставленный голос, артикулируя, кричал в окно одной из ближайших камер:

– Медсестра Гена мордожопая! Принеси мое лекарство, сучка позорная! Брежнева Леонида Ильинична! Принеси мое лекарство, сучка позорная!

Звонкий голос в ночной тишине разносился на всю тюрьму. Где-то я его уже слышал, но никак не мог вспомнить… Сбоку доносилось унылое ворчание уголовников:

– Не мешай спать, мать твою…

В ответ на басистый упрек, знакомый голос взвизгивал:

– Ах ты, падло, е… захотела, что ли? Ну, что заглохла, или х… подавилась?!

И снова в морозной тишине неведомо откуда звенели предоктябрьские «контрпризывы»:

– Пришельцы с Ближнего Востока! Вон со священной земли русской!

– Православные христиане! Совершим крестовый поход в город Иерусалим, освободим гроб господень от рук неверных и покараем жидов-христопродавцев за кровь государя-императора и его невинно убиенной семьи! Да здравствует вечно юный город Киев, столица священной Российской империи!

Гениально, не правда ли? Ночь, тишина, полумрак, все спят, и только этот неведомый голос наполняет мир мистической жутью. И вдруг я узнал его! Да это же мой «благородный друг», недавний сосед по карцеру, новый Ной! Так вот оно что! Да, этот дорвется до власти, – куда там Иди Амину. Даже Камбодже можно будет позавидовать! Такой действительно постарается сделать себя новым Ноем, а современная техника откроет перед ним широчайшие перспективы… Но вдруг донесся другой голос, далекий, срывающийся: – Умирает политзаключенный Гунар Роде! Ему требуется срочная операция!

Все сошлось и совпало в эту страшную ночь. Кричал Абанькин. Они сидели на третьем корпусе. У Гунара, который после операции страдал спайками, вдруг опять начались адские боли в животе. Опять заворот, к которому его организм имел повышенную склонность. С вечера ребята добивались срочной медицинской помощи, но их игнорировали. К концу ночи, когда возникла угроза смерти, а Гунар уже потерял сознание от боли, ребята выломали скамейку и вышибли ею, как тараном, кормушку. Только тогда Гунара унесли в больницу. Готовились к операции. Однако с помощью сифонной клизмы кишку удалось выправить. У Гунара даже изо рта хлынула вода. Он был спасен от смерти, но ребят, которые с таким невероятным трудом заставили «медиков» помочь ему, за «хулиганство» бросили в карцер. В их числе был и Володя Буковский.

Вскоре новый Ной проведал, что я сижу рядом. Как ни в чем не бывало, он прислал мне дружескую записочку, надеясь, что по голосу я его не узнал…

Позднее подобный случай произошел с Яшей Сусленским. Вернувшись из «трюма» (за очередную жалобу), он с восторгом рассказывал нам всем о человеке из соседнего карцера. Тот, по его рассказам, еще мальчишкой попал в уголовный лагерь за какую-то мелочь. Бригадир – стукач и подонок – на лесоповале не давал жизни мальцу, и тот решил погибнуть, но зарезать негодяя, загубившего не одну жизнь. Зеки пожалели паренька, отвели в сторону, а бригадира зарубили сами, за что пошли под расстрел. И тогда парня осенило: зачем беречь свою жалкую жизнь, которую и так на каждом шагу подстерегает опасность?! Зачем получать срок за какую-то ерунду?! Если уж жить, – то ради чести, если умирать, – тоже за нее! С тех пор он сражается с подлецами, не щадя ни их, ни себя. Он – рыцарь справедливости, ее карающий меч, который сам обрек себя на вечное заключение. За каждое дело ему продлевают срок; он никогда не выйдет из лагерей и тюрем, но он счастлив, потому что знает, для чего живет.

– Вот это человек! – ораторствовал Яша.

Как-то при сеансе тайной связи с уголовниками, мы спросили, где сейчас сидит Яшин друг?

– А, людоед? – отреагировали зеки, услыхав знакомое имя.

– Какой еще людоед?

– Самый обыкновенный! Был в побеге, прихватил «кабанчика» – молодого такого, жирненького, аппетитного зека (тот и не догадывался, для чего ему такая честь оказана), и в лихую годину сожрал его, слопал за милую душу! Это все знают. Поймали, судили, большой срок намотали. А вы-то его откель знаете?

Бедный Яша побледнел и как воды в рот набрал… Было что-то символическое в его постыдных теперь восторгах. От этого веяло почему-то историей и современностью.

За время моих владимирских одиссей повстречались мне два человека из Китая с поразительными судьбами. Один из них – уже упомянутый Юй Ши Линь, с которым мы тайно ели голубей. Подробности его истории я узнал позднее, и они заслуживают особого внимания.

Другой – Бабур Алихан Туре (Шакиров), узбек из Синцзяна, внук знаменитого Алихана Туре, вождя народного восстания тюркского населения Синцзяна за независимость в 1949 году. Его родственник, Сабри Денкташ Сатархан Оглы, видный турецкий дипломат, проживает в городе Адана. Поскольку в Синцзяне тюрки уже превратились в национальное меньшинство и никаких надежд не оставалось, группа молодых националистов-мусульман во главе с Шакировым бежала через границу из Китая в СССР, где, как они слышали (советское радио трубило об этом вовсю), – тюркские племена имеют свою государственность.