Роман Почекаев - Батый. Хан, который не был ханом

Николай Михайлович Карамзин(1766-1826), русский историк, писатель и публицист, автор капитального труда «История государства Российского»: «Батый двинул ужасную рать свою к столице Юриевой, где сей князь затворился. Татары на пути разорили до основания Пронск, Белгород, Ижеславец, убивая всех до основания...». «Батый, как бы утомленный убийствами и разрушением, отошел на время в землю Половецкую, к Дону...» [Карамзин 1991, с. 508, 513]. Н. М. Карамзин допустил ту роковую для исследователя ошибку, которая нередка и для современных историков: работая с русскими летописями, он полностью стал на позицию их авторов. В полной мере это проявилось и в его отношении к Бату, которого летописцы начиная с конца XIV в. представляли настоящим чудовищем.

«Слово о Меркурии Смоленском»(начало XVI в.): «Злочестивый царь Батый пленил Русскую землю, невинную кровь проливая, как воду, обильно и христиан истязая. И, придя с великою ратью под богоспасаемый город Смоленск, стал тот царь от города в тридцати поприщах, и многие святые церкви пожег, и христиан убил, и решил непременно захватить город этот» [ПЛДР 1981, с. 205]. Довольно типичное отношение к Бату со стороны авторов «житийных» сочинений, отражающее в еще большей степени позицию в отношении монголов их заказчиков — русских государей, боровшихся с наследниками Золотой Орды.

Владимир Алексеевич Чивилихин(1928-1984), советский писатель и литературовед: «Бату, внук Темучина сын Джучи... и в самом деле, очевидно, не был сильной и мужественной личностью, если в истории нет ни одного упоминания о его участии в боях, если в жестокой борьбе чингизидов за богатства и земли он получил наихудший удел на дальней бесплодной северо-западной окраине империи. Руками военнопленных и рабов построил свою столицу далеко в стороне от метрополии и важнейших торговых дорог, избегал бывать даже на курултаях, так и не решился вступить в борьбу за великоханский престол, который после спившегося Угедея пустовал пять лет, потом был занят врагом Бату Гуюком, а через два года уступлен Мунке. За последние пятнадцать лет жизни Бату ни разу ни с кем не воевал, жил безмятежно, наслаждаясь в роскошном дворце восточными сластями, разноплеменным гаремом, безграничной властью над покоренными народами, куражась над их послами с неуравновешенностью алкоголика и расправляясь с их князьями с жестокостью сатрапа, потягивая винцо не только на досуге, но и, кажется, перед официальными приемами далеких гостей... Бату-хан бесславно кончил свою жизнь и, в отличие от других потомков Чингиза, похороненных на родине, был зарыт в прикаспийской степи вместе с многочисленными, как пишет Большая Советская Энциклопедия, „женами, слугами, конями и баранами"» [Чивилихин 19826, с. 56]. Исследования древнерусской литературы, несомненно, сформировали негативную позицию В. А. Чивилихина по отношению к Бату и вообще всему «монголо-татарскому», что и обусловило вышеприведенную характеристику, весьма традиционную в советской историографии и базирующуюся на доктрине противостояния Руси и Орды. Непонятны только причины, побудившие автора приписать Бату те пороки, которые средневековые авторы отмечали у других Чингизидов, но ни один из них не упоминали в отношении Бату: чем наследник Джучи так досадил В. А. Чивилихину лично?

Эрнест Лависс(1842-1922) и Альфред Рамбо(1842-1905), французские историки, соавторы и редакторы многотомной «Всеобщей истории с IV столетия до нашего времени»: «Сын Джуджи, Батый, который позднее был прозван Саин-ханом, то есть Добродушным, ...мирно управлял своими кипчаками, киргизами, болгарами, башкирами, русскими и другими народами и вяло, не торопясь, воевал с непокорными»; «К линии Джуджи, к Добродушному все относились с презрением... Чтобы расшевелить Добродушного, ему прислали Субутая в качестве главнокомандующего и его штаб в качестве военного совета. Ни одним завоевателем не помыкали так грубо, как несчастным Батыем. Субутай корил его по всякому поводу; его двоюродные братья из младших линий постоянно насмехались над ним — особенно двое: пьяница Гуиук и рубака Бури, человек невероятно грубый. Он делал завоевания против своей воли...»; «Батый, со своей стороны был сыт завоеваниями; он не был похож на своих воинственных двоюродных братьев Гуиука и Менгке и на своих троюродных братьев, Кайду, Байдара и Бури, фанатиков войны, которые искали лишь ран и клялись именем Субутая... Добродушный пытался тайно бежать. Батыя удержала железная рука, и он вынужден был против воли продолжать поход и повиноваться почтительному приказу своего страшного слуги, Субутая»; «Октай умер 11 декабря 1241 г. Когда в Венгрию пришло официальное известие о его смерти, вероятно в марте 1242 г., Батыя невозможно было удержать никакими силами. Сам Субутай согласился отпустить его...» [Крестовые походы 1999, с. 1058-1060, 1070, 1072, 1073]. Будучи специалистами в том числе и по истории России, авторы, несомненно, воприняли негативное отношение к Бату со стороны древнерусских летописцев. А вот выводы насчет презрения к Бату со стороны родичей и его безволия — это уже вольная интерпретация самими исследователями сведений «Сокровенного сказания».

«Сказание о Мамаевом побоище»(первая четверть XV в.): «Тот же безбожный Мамай стал похваляться и, позавидовав второму Юлиану-отступнику, царю Батыю, начал расспрашивать старых татар, как царь Батый покорил Русскую землю» [Воинские повести 1985, с. 237]. «Сказание представляет большой интерес, поскольку является одним из первых русских сочинений, отразивших новую русскую государственную доктрину — противопоставление православной Руси мусульманской Орде, представление монголов исконными врагами русского народа. Но какова связь между Бату и Юлианом-отступником? Как известно, Бату никогда не исповедовал христианства, тем более — не отрекался от него, и христиан не преследовал. Тем не менее образ его как первого мусульманского правителя Улуса Джучи и впоследствии успешно эксплуатировался историками, что уже было отмечено нами выше.

Иоанн де Плано Карпини(1180-е-1252), итальянский религиозный деятель, дипломат, впоследствии — архиепископ, посланец папы римского к монголам, составивший по итогам этой поездки «Книгу о Тартарах»: «Бату (Bati), он наиболее богат и могуществен после императора». «Вышеупомянутый Бату очень милостив к своим людям, а все же внушает им сильный страх; в бою он весьма жесток; он очень проницателен и даже весьма хитер на войне, так как сражался уже долгое время» [Иоанн де Плано Карпини 1997, с. 49,73]. Как и подобает автору отчета об увиденном, а не идеологического памфлета, францисканец воздерживается от каких-либо оценок и сообщает о Бату только то, что мог наблюдать сам или же узнал от приближенных наследника Джучи. Поэтому в его сообщении отсутствуют и столь характерные для его современников сравнения монголов с исчадиями ада и пр.